Турецкие аскеры при всей их несомненной храбрости чуть заколебались, но сзади их начали подбодрять англичане добрым словом в соединении со штыком, что, как всем известно, получается убедительнее, чем просто добрым словом.
Гранатомёт дёргал стволом. Перед красными мундирами встала цепь разрывов; в этой мясорубке пропали их первые ряды.
– Остановились красные! Давай им, Смирнов, давай, дорогой, хлещи! Чтоб не подпирали!
Максимушкин не видел и не слышал, как замолчала картечница. Он заметил только, что стрелок несколько раз яростно передёрнул затвор, но это явно не помогло. Потом Данила частично разобрал оружие, глянул в ствол, что-то произнёс (в грохоте боя разобрать сказанное никто не мог бы), снова собрал картечницу, отсоединил магазин, протянул его, не глядя, заряжающему, повернул голову, что-то сказал и сдвинул очередной магазин к затвору.
Турки явно приободрились и рванули к редуту. Навстречу им убийственным залпом картечи ахнули русские пушки. Может, именно он сломал боевой дух янычар. Или это сделала мелкопульная метла. Как бы то ни было, турки начали отступать. Англичане сделали это ещё раньше.
Почему-то гром разрывов сразу смолк. Обе стороны прекратили пушечный огонь. И немедленно стало слышно запаленное дыхание подносчиков гранат.
– Водицы бы испить…
– Сходи к соседям, Чёрный, авось у них найдётся…
– Я мокрый, как в одеже за борт сиганул…
– У меня пальцы уж не двигаются набивать магазины…
– Вот же растреклятая пружина…
На эти слова Максимушкин обратил внимание:
– Данило, ты о какой пружине?
– Да в магазине которая; вот в этом. Лопнула она, растудыть её… Во, глянь. Видишь?
Командир проявил рассудительность:
– Ты его мне отдай, я передам Зубастому, а тот поставщикам даст знать.
– Небось перекалили пружину, она и хряпнулась, – авторитетно произнёс Смирнов, почитавшийся среди товарищей знатоком металловедения и термообработки: его двоюродный дядя занимался кузнечным делом.
Матрос Лебедев, он же Чёрный (прозвище было им заработано за цвет волос) вернулся ещё более бледным, чем ушёл.
– Беда, братцы: контр-адмирал…
– Да что с ним? Ранен?
– Убит ядром в голову.
– Так он же сверху стоял!
– И там достали.
– Ахти! Ведь он дык первый день как с госпиталю…
– Сначала Корнилов, потом Истомин. Пал Степанычу поберечься бы.
– И-эх! Забудь о том! Я слыхал, Нахимова удержать в укрытии на якорной цепи не можно.
– Да неуж ничего не поделать?!
– Не знаю, брат. Не знаю…
История вновь оскалила клыки.