Калинович ничего уж не возражал, но хозяйка опять заступилась за него.
- Как же ты говоришь так решительно? Яков Васильич написал одну вещь и ты уж произносишь свой суд, а он напишет еще - и ты станешь думать другое, и это наверное будет! - сказала она мужу.
Зыков всплеснул руками.
- Господи боже мой! - воскликнул он. - Неужели ты думаешь, что если б я не ставил его бог знает как высоко, моего умницу, так я бы стал говорить? Неужели ты хочешь, чтоб он был каким-нибудь Дубовским, которому вымарают целую часть, а он скажет очень спокойно, что это ничего, и напишет другую... Наконец, черт с ней, с этой литературой! Она только губит людей. Вот оно, чего я достиг с ней: пусто тут, каверны, и ему чтоб того же с ней добиться... - заключил Зыков, колотя себя в грудь и закрывая в каком-то отчаянии глаза.
Бедная жена отвернулась и потихоньку отерла слезы. Калинович сидел, потупившись.
- Вот у меня теперь сынишко, и предсмертное мое заклятье его матери: пусть он будет солдатом, барабанщиком, целовальником, квартальным, но не писателем, не писателем... - заключил больной сиповатым голосом.
Калинович и хозяйка молча переглянулись между собою.
- Вы все в провинции жили? - спросила та.
- Да, - отвечал Калинович.
- И не женились там?
- Нет.
- Там, я думаю, много хорошеньких, - прибавила с улыбкою молодая дама.
- Нет, - отвечал Калинович, слегка вздохнув, и беседа их продолжалась еще некоторое время в том же несколько натянутом тоне. Зыков, наконец, открыл глаза. Калинович воспользовался этим и, будто взглянув нечаянно на часы, проворно встал.
- Прощай, однако, - проговорил он.
Больной обратил на него тоскливый взгляд.
- Куда же ты? Посиди, - сказал он.
- Нет, нужно: в театр хочу зайти, не бывал еще, - отвечал Калинович.
Зыков привстал.
- Ну, прощай, коли так; бог с тобой!.. Поцелуй, однако, меня, - сказал он, силясь своей слабой и холодной рукой сжать покрепче руку Калиновича.
Тот поцеловал его.
- Во всяком случае, любезный друг, - начал он, - хоть ты и не признаешь во мне дарования, но так как у меня написана уж повесть, то я не желал бы совершенно потерять мой труд и просил бы тебя напечатать ее и вообще пристроить меня на какую-нибудь постоянную при журнале работу, в чем я крайне нуждаюсь по моим обстоятельствам.
- Хорошо, хорошо... устроим, только повестей уж больше не пиши, отвечал с улыбкою Зыков.
- Не буду, не буду, - отвечал в свою очередь Калинович тоже с улыбкою.
Хозяйка пошла его проводить и, поставив опять сынишку к стулу, вышла за ним в переднюю.
- Пожалуйста, не сердитесь на него: видите, в каком он раздраженном состоянии и как ужасно болен! - сказала она.