После встречи с Гонсало Альварадо острые углы в отношениях с мамой значительно сгладились, однако наши пути уже никогда не могли пойти в одном направлении. Долорес шила порой для соседок, пуская в ход обрезки тканей, принесенные от доньи Мануэлы, но чаще всего сидела без работы. Мой мир, напротив, стал теперь совершенно другим: в нем не осталось места ни выкройкам, ни лоскутам, — и от той юной модистки, какой я была совсем недавно, тоже почти ничего не осталось.
Наш отъезд в Марокко задержался на несколько месяцев. Все это время мы с Рамиро жили полной жизнью, ходили повсюду, веселились, курили, занимались любовью и танцевали до рассвета кариоку. Политическая обстановка между тем продолжала накаляться, забастовки, протесты рабочих и беспорядки на улицах стали привычным делом. В феврале на выборах победила коалиция левых Народный фронт, и Фаланга в ответ стала еще агрессивнее. Пистолеты и кулаки пришли на смену словам в политических спорах, и накал в обществе достиг своего предела. Однако мы оставались далеки от всего этого, потому что совсем скоро у нас должна была начаться новая жизнь.
5
Мы покинули Мадрид в конце марта 1936 года. Однажды утром я вышла купить чулки и по возвращении обнаружила в доме полный беспорядок — Рамиро собирал вещи, окруженный чемоданами и дорожными сумками.
— Мы уезжаем. Прямо сегодня.
— Нам пришел ответ из Аргентины? — с замиранием сердца спросила я.
Рамиро ответил, не глядя на меня и не переставая торопливо снимать с вешалок в шкафу рубашки и брюки:
— Пока нет, но я узнал, что они со всей серьезностью рассматривают наше предложение. Так что, думаю, сейчас самое время действовать.
— А как же твоя работа?
— Я уволился. Только что. Я уже давно был сыт по горло этой работой, и они знали, что я скоро уйду. Короче говоря, все, прощай, «Испано-Оливетти»! Нас ждет новая жизнь, любовь моя; смелым помогает судьба, так что собирайся, пора ехать.
Я не ответила, и мое молчание заставило его оторваться от лихорадочных сборов. Рамиро остановился, посмотрел на меня и улыбнулся, заметив мое смятение. Он подошел, обнял меня за талию и одним поцелуем рассеял все мои страхи, вселив такую энергию, что я готова была лететь в Марокко как птица, расправив крылья.
Мы уезжали в большой спешке, и я едва успела попрощаться с мамой: быстрые объятия почти на пороге и торопливые заверения:
— Не переживай, я обязательно напишу.
Я была рада, что у меня нет времени для длительного прощания: такое расставание слишком болезненно. Сбегая по лестнице, я даже не обернулась: знала, что мама, несмотря на суровую сдержанность, не могла сдержать слез, но мне было бы невыносимо видеть в тот момент, как она плачет. Я не отдавала себе отчета в происходящем, и у меня было ощущение, что мы расстаемся ненадолго, словно Африка находилась совсем рядом и можно вернуться в любой момент.