Каждый день он возвращался домой все позже и в совершенно возмутительном состоянии. В рубашке, наполовину выбившейся из брюк, и с галстуком, болтающимся на животе, почти невменяемый, пахнущий табаком и виски. Если я не спала, он бормотал заплетающимся языком какие-то извинения. Нередко он, вообще не замечая меня, валился на кровать как бревно и, мгновенно засыпая, начинал громко храпеть, отчего я уже не могла сомкнуть глаз в последние часы, еще оставшиеся до наступления дня. Иногда он, безо всяких церемоний, лез ко мне и, обдавая шею влажным дыханием, делал все, что ему было нужно. Я терпела без единого упрека, не понимая, что происходит с нашими отношениями и откуда взялось это леденящее безразличие.
Случалось, Рамиро не приходил домой даже под утро. Это было ужаснее всего: встречать рассвет в одиночестве, глядя на желтые огни пристани, отражавшиеся в черной воде залива, утирая ладонями слезы и безуспешно отгоняя горькие мысли о том, что все было ошибкой, очень большой ошибкой, исправить которую уже невозможно.
Развязка, однако, не заставила себя ждать. Решившись окончательно выяснить причину своего недомогания, но не желая беспокоить Рамиро, я отправилась ранним утром к врачу на улицу Эстатуто. «Доктор Бевилаква, врач общей практики» — гласила позолоченная табличка на двери. Он выслушал меня, осмотрел, задал несколько вопросов. И не потребовалось никаких обследований, чтобы подтвердить то, о чем я уже догадывалась, и Рамиро, как выяснилось чуть позже, тоже. Я вернулась в гостиницу, полная смешанных чувств. Радость, страх, надежда, тревога. Я думала, что найду Рамиро еще спящим и разбужу его поцелуями, чтобы сообщить новость. Однако мне не суждено было этого сделать. Я не смогла рассказать ему о будущем ребенке, потому что, придя в гостиницу, его не застала, а в комнате все было перевернуто вверх дном: дверцы шкафов распахнуты настежь, выдвижные ящики сорваны с полозьев, чемоданы раскиданы по полу.
«Нас обокрали», — была первая моя мысль.
У меня перехватило дыхание, и пришлось присесть на кровать. Я закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула: раз, два, три. Открыв глаза, я вновь окинула взглядом номер. Единственная мысль стучала в моей голове: «Рамиро, Рамиро, где же Рамиро?» И вдруг мой взгляд, беспорядочно блуждавший по комнате, наткнулся на конверт, стоявший у лампы на тумбочке с моей стороны кровати. На нем большими буквами было написано мое имя, и этот решительный почерк я узнала бы из сотен тысяч других.
«Сира, любовь моя!
Прежде чем ты станешь читать это письмо, я хочу, чтобы ты знала: я обожаю тебя, и воспоминания от тебе останутся со мной до конца моих дней. Когда ты будешь читать эти строки, меня уже не будет рядом с тобой, я вынужден начать новую жизнь и, несмотря на все мое желание, не могу взять с собой тебя и малыша, которого, как я догадываюсь, ты ждешь.