Как всегда приветливый Бобби и его жена учтиво предоставили мне все необходимое за мои деньги.
— Детка, тебе помочь? — спустя какое-то время спрашивает женщина с чересчур ярким макияжем.
А я сижу, тупо пялясь перед собой, замерев, перестав дышать.
Дождь барабанит в стекло, сквозь приоткрытое окно врывается мокрый, специфический запах дождя и уныния природы, который щекочет мои рецепторы. Рука не поднимается, шприц в пальцах просится и стонет по моей вене, счастливые убийцы, дарующие полет нетерпеливо ожидают своей минуты. Левая рука немеет все сильнее, перетянутая жгутом. А мне страшно. Глаза широко раскрываются и фокусируются на двух идиотах, что встретились мне первыми. Гоп-стоп и Пудинг.
— Эйприл?
— Дети, — сипло вырывается у меня в полушепоте. — Младенцы. Они чьи-то младенцы.
— Ты чего, солнышко?
Я с превеликой горечью кидаю шприц в противоположную стену, с ненавистью разматываю и отрывисто отшвыриваю жгут. Кричу во всю глотку, пожираемая непонятными мне чувствами. Это гнев, помешанный с сотней колющих сгустков беспомощности и безысходности.
Мы все младенцы этого мира, своих родителей, изначально чистые и невинные.
Отчего-то эти слова прожигают в голове ненавистью, ко всему происходящему.
— Что ты творишь, дура? — Джудит уже визжит. Я загубила отличную дозу, пока, вскочив с места и быстро добравшись до своего шприца, в припадке пыталась растоптать тот ногой.
Все видится мне будто со стороны. Почему меня сорвало? Я не могу найти ответа, и это бесит меня все сильнее, пока я, под крики постояльцев Приюта не выбегаю на улицу. Стремительно, словно за мной гонится чудовище. Прямо под ненавистный мне дождь. Шлепаю драными кедами по мокрому асфальту, разбрызгивая в стороны лужи и пугая редких прохожих с зонтами.
Я рыдаю в голос, кричу и толкаюсь. Безмерно, хочу выпрыгнуть из собственного тела. Оторваться от оболочки. Вместе с видением белой надгробной плиты Брэдли, вместе с мучающими меня вот уже несколько лет воспоминаниями. Уйти от той разрывающей боли, что так неожиданно вскрыла меня ножом.
Спотыкаюсь, падаю посреди тротуара, расставив руки в разные стороны и воплю. Меня накрывает отвращение к себе самой и миру вокруг.
В истерике не замечаю подбежавшего мужчину, осознаю его присутствие только тогда, когда руки пытаются меня поднять.
— Помоги мне, — слова сливаются в сплошные надрывные стенания. — Помоги!
Пальцы впиваются в куртку мужчины и сжимают её в кулаках.
Натан не говорит, что «все хорошо», не успокаивает, а просто дает держаться за него. И тащит в машину.