— Давайте не будем терять хладнокровия и посмотрим, что скажет миссис Ханимен. — Джек встал.
— Если миссис Ханимен вообще есть что сказать, — буркнула Элси, и мы вышли за Джеком в солнечный свет и воскресный шум, к лентам на машинах и крикам чаек, и направились в Уэст-Клифф, где нас поглотила суета выходного дня.
Унылые заведения, эти больницы, никогда их не любила. Всякий раз походы туда связаны со страданиями: моя мать, отец, друзья и подруги, чьи жизни надломились и выдохлись задолго до моей.
— Ненавижу больницы, — призналась Элси, словно прочитав мои мысли.
Мы шли по коридору за особой в синем халате, которая добрую четверть часа раздумывала, впускать нас или нет. Даже Джек с его шармом не сразу ее покорил.
— Очень необычное время для посещений, — говорила она, — воскресное утро.
В конце концов нам разрешили войти на десять минут. Из коридора мы свернули в комнату, омытую утренним солнцем и еле уловимо пахнувшую мылом. Миссис Ханимен лежала в кровати с тем же выражением лица, что и накануне, разве что менее измученная.
— Физически она в порядке, — сказала медсестра, — но психика восстанавливается очень медленно. Проблема в том, что мы не знаем ее исходного состояния…
— Исходного? — переспросил Джек.
— Какая она обычно? — Это прозвучало как вопрос, и я впервые поняла, что ни разу не побеседовала с миссис Ханимен за все время в «Вишневом дереве».
— Обычно она очень тихая.
— Но, наверное, не настолько? — Медсестра поправила одеяло и еще немного отодвинула штору.
— Нет, — согласилась я, — не настолько.
— Она много спит, — сказал Джек.
— Почему? — удивилась медсестра.
Мы посмотрели на миссис Ханимен и снова на медсестру и ничего не ответили.
— Может, потому что старая? — в конце концов предположила я.
— Простите, вы с ней примерно ровесники? — Мы закивали. — Вы тоже много спите?
— Не особенно.
— Тогда это нечто большее, чем возраст.
Мы согласились. Я выдавила вялую улыбку.
— Десять минут. — Это был уже не вопрос, а крахмально-жесткое форменно-синее распоряжение, и медсестра оставила нас с миссис Ханимен в палате, омытой солнцем и мылом.
Миссис Ханимен. Я спохватилась, что не знаю ее имени, и посмотрела на табличку над кроватью, где фломастером было выведено: «Руфь Ханимен».
— Руфь! — позвала я. В глазах лежащей не было искорки узнавания — они смотрели вдаль на что-то невидимое нам. Руки на одеяле были сжаты в кулаки.
— Руфь, я Флоренс из «Вишневого дерева».
Ничего.
— Мы пришли посмотреть, все ли с вами в порядке, не надо ли вам чего.
Джек шумно вздохнул. В палате было тихо, только в углу неодобрительно тикали часы.