Из сумки появился фарфоровый слоник.
Я сидела в кресле с чашкой сладкого чая, который перед уходом налил мне Джек. Чай наверняка уже остыл — чаинки липли к стенкам и пытались вывалиться через край. На лбу у меня выступили бисеринки пота, и я знала, что на колготках у меня затяжка — задела ногой о тумбочку. Я чувствовала, как затяжка удлиняется с каждым моим движением. Квартира по-прежнему была пропитана энергией, бродившей в поисках применения. Мы сидели вдвоем, я и Элси, и нас обступал мрак. Я старалась разглядеть очертания мебели, но в темноте все изменилось.
— Включить свет? — послышался голос Элси.
Я не ответила. Я выключила лампу, как только ушел Джек. Не знаю почему. Мне показалось безопаснее не сидеть при свете.
— Может, тогда радио? — спросила она. — Ты не против?
Я не смогла заставить себя ответить.
— Ты всегда любила музыку. Первый раз, когда ты зашла на чай, мы говорили о музыке. У меня еще мама дома была, помнишь?
Я поглядела на Элси.
— И сестры с нами сидели. Помнишь Дот и Гвен?
— Лица помню, — призналась я.
Элси улыбнулась, и я улыбнулась в ответ.
— Это важно, Флоренс. Давай попробуем вспомнить три вещи? Начнем с Гвен!
После некоторого усилия я почувствовала, как мысли освободились от невидимой привязи и поплыли назад.
— Она все время проводила на кухне, — проговорила я. — Вечно вязала. Она же вроде тебе шарф связала, да? Гвен единственная хоть как-то могла договориться с вашей матерью.
— Верно, так и было. А Дот?
— О, эта не присядет. Вечно чем-то занята, всегда при деле. Она, кажется, вышла замуж и переехала?
— Да, — подтвердила Элси. — Ты просто молодец, Флоренс!
— Это всего лишь имена, — нахмурившись, я закрыла лицо руками.
— Разве имена не важны?
— По-моему, нет. Я всегда плохо запоминала имена.
Память действительно не желала удерживать имена. Даже в молодости названное мне имя будто проваливалось в какую-то щелку памяти и исчезало. А у Элси было целых четыре сестры, и это путало меня с самого начала.
Элси, Гвен, Бэрил и Дот.
Будто мать Элси подбирала имена, как ноты: E, G, B, D[6]…
Не хватало F, но отец Элси ушел на войну и вернулся в виде телеграммы на каминной полке. Мать Элси была убеждена, что это ошибка, и цокала языком на телеграмму, будто та нарочно пыталась выставить ее вдовой.
«Ну откуда им знать, что это именно он? — говорила она своей сестре, нам и очень часто — пустой комнате. — Вот откуда им знать?»
Никто ей не отвечал, все упорно разглядывали пол и потолок или переглядывались. На мать никто не смотрел — это было небезопасно. Это как раскрутить прялку, не зная, для чего. Телеграмма всегда стояла на подставке для писем и смотрела на нас. Погиб отец Элси или нет, их осталось только пятеро, и пришлось принять как факт, что на F никого не будет. Но зато, когда Элси познакомилась со мной в школьном автобусе, появился кто-то на F. В первый раз, когда она привела меня к себе в гости, мы пили чай за кухонным столом, и Элси восклицала: