«От грозы тоя страшныя, от восстания людского, — так записывал в свою летопись пономарь, — вострясеся град весь, и нападе́ страх на обе стороны: на Торговую, а и на нашу. И от сей от лютой брани, и усобного губительства начата и бояре, и купцы, и житьи люди животы свои носити в церкви. Ох, ох, не пользует, видно, имущество в дни ярости... Плакала богородица вечорась у нас, здеся, в нашей церкви, у Святого Иакова в Неревском конце!..»
В городе начался голод: кадь ржи — сорок гривен, кадушка овса — пять гривен! Невский пресёк пути. Низовской хлеб не шёл. Торговля упала. Чужестранный гость — немчин, готянин, литвин спешили утянуть ноги. Оба двора торговых — и Немецкий и Готский, — каждый во главе с ольдерманом своим, всячески вооружённые, затворились за крепким острожным тыном, обставились кнехтами — сторожами, спускали на ночь лютых огромных собак, не кормя их...
Александр Ярославич и от себя тоже выставил им охрану — и на Ярославлем дворе, и вдоль берега: не учинили бы обиды купцу-зарубежнику, — греха тогда и сраму не оберёшься!
Донесенья из-за границы поступали тревожные. Уж далеко пронеслась и в западные страны лихая весть, что Новгород отложился, князь великий Владимирский, Александр, не может, дескать, пробиться в город, сидит на Городище, а вот-вот и оттуда выбьют! Князя Василия восставшие добыли-де из поруба — убежал от отца в Псков. Бурграфа новгородского, Михайлу, сами же новгородцы убили. Сеньор епископ новгородский бежал. Такие толки шли среди рыцарей. Невскому стало известно, что магистр рижский копит силы и в Юрьеве, в Мемельбурге, и в Амботене, и в Добине...
Татар Невский едва спас. Ордынские послы хотя и трясясь от страха, а всё ж таки визжали и ярились на князя, грозили смертью. Александр выслушал их и спокойно сказал:
— Чернь мятётся!.. Я в том не виновен!
Он вывел их на сени и дал им глянуть. Возвратясь с ними, устрашёнными, в комнаты, сказал:
— На вас, князья, уповаю: на ваше предстательство перед ханом!
На это послы ордынские, приободрясь, отвечали надменно и многозначительно:
— Голоса́ черни никогда не досягают ушей нашего хана! Он велит ячмень посеять на том месте, где был Новгород!.. Поспеши карою сам, — тогда, быть может, гнев Нерке будет и не столь всепоедающим.
— Останьтесь! — возразил Александр. — Увидите сами, покрыты ли будут от меня милостью мятежники!
Однако послы предпочли уехать. Александр богато одарил их. Ещё более щедрые подарки, с письмом, объяснявшим всё, что произошло, отправил он хану Берке и верховной супруге его Тахтагань-хатуни, его любимым женим и Джидже-хатуни и Кехар-хатуни.