— А кто — копьём, кто — мечом, кто — топорком, кто — рогатиной, словом, кто чем. Иные луком владеют. А я гасило предпочитаю...
Невский любовался могучим стариком и недоумевал: Мирону Фёдоровичу минуло уже семь десятков, а он будто бы ещё крепче стал, чем в первую их встречу на глухой заимке.
Да и здесь была у него та же заимка. То и дело слышались властные, хозяйственные окрики старика:
— Делай с умом! Не успеваете? А надо с курами ложиться, с петухами вставать!.. Тогда успеете!.. А вы отправляйтесь дёрн резать! — распоряжался он, поименовывая с десяток человек.
И все безропотно ему подчинялись.
Забегал в кузницу, крытую дерновиной, торопил ковку лемеха, колёсных ободьев, копий и стрельных наконечников.
Навстречу ему попалась молодая женщина. Старик напустился на неё:
— И где ты летала, летава! Робенок твой себя перекричал! Кто за тебя сосить робенка станет? Я, что ли?
А когда женщина, заспешив, прошла к зыбке, подвешенной на суку, Гасило с гордостью кивнул в её сторону и сказал князю:
— Намедни, как в засаду ходили, троих татар обушком передобанила!.. Ненавидит она их — у-у! — зубами скрипит, когда морду татарскую увидит!..
И тогда Невский спросил его, где его младшая сноха — Настя.
Старик помрачнел.
— В живых её нету, Олександр Ярославич, — ответил он. — Упокой господи её душеньку светлую!.. А с нами же ушла... И вот не хуже этой (он кивнул на женщину, кормившую ребёнка) поганых уничтожала... Уж пощады от неё татарин не вымолит!.. Ну и они её не пощадили... Тяжело помирала: стрелою ей лёгкое прошибли... вынуть — где ж тут!.. Шибко мучилась... А ведь вот до чего ты запал ей в памяти — ласка твоя! — на одре смертном и то про твой подарок, про серёжки те, вспоминала. Сама, своей рученькой, через силу-то сняла их, подержала на ладони, да и отдаёт мне! «Ты, говорит, тятенька, может быть, ещё и увидаешь его когда, — отдай ему серёжки эти. Скажи: старалась не худая быть, чтобы не тускнели они на мне. Помнила, от кого ношу... И как, говорит, я ему сказала тогда, что только с мёртвой с меня сымут, вот так и есть!..»
Старик, отвернувшись, расстегнул ворот рубахи, распорол холщовую ладанку, в которой носил он на груди Настины серьги, и отдал их князю.
Из рассказа Мирона Фёдоровича Невский узнал следующее: татары Неврюя дохлынули и до заимки Мирона. Дома были в то время сам старик да старший сын Тимофей с женой. Младший, Олёша, с Настей работали на дальней пашне.
Когда принялись грабить, Мирон Фёдорович, не устранись, поднялся за своё добро. Его ударили с седла плетью-свинчаткой по голове и проломили череп. Старик упал замертво.