- Кого же винить прикажешь в том, что ты сейчас здесь, передо мной?
- Я никого не виню. Но если воли нет, откуда ее возьмешь?
- Воспитать надо. Самому.
- Это легко сказать. А как сделать?
- Думаю, с малого начинать. Захотелось конфет - не купил. Потянулась рука к материнскому кошельку - отдернул. Одна маленькая победа над собой, другая… С каждой такой победой ты все сильнее, и уже следующая задача тебе по силам.
- Легче, когда кто-то тебя заставляет… - пробормотал Якименко. - Да, я понимаю, лучше, если сам. Вернее. Кого-то с собой в кармане повсюду носить не будешь… Но ведь сейчас об этом говорить уже поздно?
- С четверенек подняться на ноги никогда не поздно. В шестнадцать лет, особенно.
- Вы меня еще к себе вызовете?
- Непременно.
- Я расскажу вам все, как есть. А лучше напишу.
- Ты еще о краже в общежитии не написал. Давай, Борис, подробно.
Якименко склонился над листом. Ивакин читал через его плечо. Почерк невыработанный, детский, буква на букву в обиде, косые строчки то наползают одна на другую, то расходятся далеко - пустота между ними. Ошибок много, по речи не подумаешь, что парень безграмотный. И снова полез своим когтем в нос.
- Прекрати!
- Привычка…
Закончил писать, сказал:
- Я не буду перечитывать, можно?
- Почему?
- Вам рассказывал, как будто во второй раз все проделал. На бумаге уже в третий…
- Тебе еще не раз и не два придется повторять. И мне, и в прокуратуре следователю, и на суде.
- Лучше бы сразу срок дали. А то сто раз повторишь и сам себе опротивеешь…
- Ты говорил, что никогда не задумывался. Теперь у тебя на думы времени хватит… Подписал? Доб-ро. Сейчас я дам тебе возможность увидеться с матерью, Борис. Она уже пришла, ждет.
Ивакин снял телефонную трубку, но Якименко жестом остановил его.
- Пожалуйста, не надо. Я не хочу ее видеть. Я очень прошу, пусть меня уведут раньше. Я не хочу с ней здесь встретиться.
- Почему?
Борис, морщась, сильно тер лоб.
- Начнутся слезы, упреки… Красивые слова про то, что жизнь мне отдала. Я ничего не хочу сказать о ней плохого, но видеть ее… Нет.
Мать Бориса Якименко, хрупкая большеглазая женщина, нерешительно остановилась у порога, а когда Ивакин предложил ей сесть, долго устраивалась на стуле, неловкая от смущения, роняла то сумочку, то платок, оправляла платье. Она, наверное, плакала, прежде чем прийти сюда, носик ее покраснел и распух. Голос у нее слабый, нежный, а взгляд больших светло-голубых глаз страдальческий и робкий.
- Нелегко разобраться в чужой судьбе, а осудить легко: четвертый раз замужем, - заговорила она, и Ивакин понял, что фраза эта приготовлена заранее и женщина поспешила с ней, не ожидая вопроса, чтобы не растеряться и не забыть нужных слов. Она выглядела такой слабой и несчастной, что Ивакин решил не сковывать, не стеснять ее вопросами. Пусть выскажется.