— И пришел?
— Пришел, Сашик. Я так волновалась, что спряталась в чулане…
— В этом самом, да?
— В этом самом, Сашуль. Сижу и все слышу, как его моя матушка прочь гонит со двора. И другие тоже голосят, выпроваживают моего Алешу… А я плачу в чулане, дуреха. Алешей его звали. Он обиделся и больше не пришел никогда.
— А ты бы, бабушка, сама пошла к нему, объяснила бы как-нибудь все.
— Что ты, что ты! Как это так — сама… Нельзя, Сашуль. Где такое видано было, чтоб девка к парню пришла! Что ты… Проще удавиться было, руки на себя наложить.
Бабушка начинала тихо плакать.
Я постоянно забывал, что бабушка всего лишь приходилась маме теткой, родной сестрой моей «всамаделишной» бабушки, муж которой, мой дед, погиб в первом же бою московского народного ополчения. Был он, как и бабушка Марья, учителем, а к войне стал почти совсем слепой, не различал, где приклад ружья, где — мушка.
И не вспоминал я тогда, что «всамаделишная» бабушка умерла уже давно. И та, которую я потом всю жизнь называл бабушкой, надолго заменила мне и мать, и отца, и всех прочих родных — вплоть до шестого класса, когда меня наконец-то забрали к себе родители.
Еще в Вологде она клала меня с собой в постель, чтобы я не окоченел совсем в продуваемом ветром бараке, возила на саночках делать мне уколы… Помню, как темным зимним утром, сквозь морозную дымку, ехал я на саночках через широкую проезжую часть, как бибикали «бибики» где-то рядом, грозно и неумолимо… У меня была слабость и температура, пневмония обеих легких, но родители не могли и помыслить, чтобы врач пришел с уколами на дом — это было невозможно, такого не предусматривалось ни для кого, а там уж как хочешь, хоть помирай, это твое дело.
И в процедурном кабинете, помню, бабушка плакала, а я не плакал, играл пузыречками из-под лекарств, когда меня кололи.
Мама с папой специально вызвали бабушку в Вологду, больше не на кого было надеяться.
12
А, может, бабушка так нарочито, напоказ невзлюбила тетю Лиду, потому что ее не больно-то жаловал папа, и бабушка всего лишь боялась его прогневать, старалась угодить? Папа говорил прямо, за что не любит бабушкину сестру: «Молится и молится, крестится прямо при нас, хоть бы постыдилась». Это перед тем, как он построил перегородку и тетя Лида сгинула с наших глаз.
Бабушка никогда не крестилась в его присутствии, и по распоряжению папы погрузила на телегу и отвезла в церковь Александра Невского огромные, фамильные иконы купцов Собакиных. Помню, помню Пресвятую Богородицу с бархатным, глубоким взором синих очей, помню грозный Спасов лик, изображенный как бы на полотенце с каемочкой… С обеденный стол величиной были эти иконы. Где они сейчас, живы ли? Может, отданы в какую-то другую церковь, нам неведомую, где с иконами после войны было совсем плохо и взять их было неоткуда…