— Молоденькие девушки тоже там были? — Марианна хотела польстить ему ревностью.
— Разумеется, — равнодушным голосом отвечал Бертрам. — Бледная Сибилла собрала своих подруг. Играли в саду в разные детские игры, потом танцевали. Жарища была…
— И, несмотря на жару, ты много танцевал? — Марианна пристально смотрела на Бертрама.
— Но ведь, как говорится, служба обязывает, верно?
Он хочет меня проучить, испугалась она и вдруг решила напомнить ему кое-что:
— Ты хоть иногда вспоминаешь, как мы первый раз с тобой встретились? Это было в воскресенье. Йост привел тебя с собой. Мы сидели в саду, пахло ясменником…
Бертрам отчетливо вспомнил этот день, впрочем, он хранил в памяти все свои маленькие победы, и тогда он был очень горд доверием майора. Он видел его перед собой: изуродованный глаз за моноклем, сломанный грубый нос, губы в шрамах.
— Ты говорила ему, что пойдешь купаться? — спросил он, вспомнив акробатические номера Йоста над пляжем.
Да, говорила. Хотела тем самым спастись от самой себя. Но вместо ответа она спросила:
— Он видел тебя?
— Нет, он не мог меня видеть.
Они лежали рядом, на солнышке. Лишь изредка открывали глаза и смотрели на небо или на море.
— Идем! — предложила вдруг Марианна. — Наверху можно будет перекусить. Я проголодалась.
Перед домом они замедлили шаги, взгляды их встретились. Волны горячего воздуха накатывали на дюны.
— Я люблю тебя, — упрямо, почти враждебно сказал Бертрам.
Марианна шла впереди него.
— Зачем ты мне это говоришь? Я и так знаю.
Сперва Бертрам, как будто готовый к поражению, пожал плечами, но потом положил руку ей на плечо, словно отстаивая свою власть, и твердо произнес:
— Я всегда буду это повторять.
Она не шелохнулась. Только смотрела куда-то вдаль, на море, ждала, что на горизонте появится силуэт моноплана Йоста.
Потом она задрожала, как знойный воздух над пляжем.
Они одновременно протиснулись в узкую дверь. Тела их соприкоснулись. В комнате было темно, жарко, пахло сухим деревом.
Марианна притянула Бертрама к себе. Когда она обняла его, он закрыл глаза, а она открыла.
Два раза она гнала его прочь и оба раза только крепче прижимала к себе.
— Останься, слышишь, или я умру.
А потом — он подумал: как здесь душно и затхло, — она попросила:
— А теперь действительно иди, мой милый.
Она целовала его руки и грустно смеялась.
Бертрам присел на ступеньку крыльца, прислушиваясь к тому, как она медленно одевается и как звучат ее короткие шаги по деревянным половицам. Дверь была только притворена.
— А сколько тебе, собственно, лет? — спросила она из-за двери.
— Двадцать четыре, — крикнул он через плечо. Совсем рядом с ним по ступенькам ползало целое войско больших лесных муравьев. Он отодвинулся в сторону.