- Ваше превосходительство! Вахтенный офицер лейтенант Воскобойников! - И собирался доложить: - Курс… Сила ветра… Местонахождение…
- Отставить! - прервал Скаловский. - Сам знаю, что я - превосходительство. Барабанщика наверх.
- Есть!
Через минуту барабанщик был перед Скаловским.
- Боевую!
Раздалась призывная дробь, не умолкавшая до тех пор, пока с остальных судов эскадры не послышалась ответная. Тотчас «Пармен» наполнился топотом сотен ног. Слышались окрики, свистки боцманов. У фок-мачты, у грота, у бизани - офицеры, матросы, - каждый на своем месте по расписанию. Через минуту на «Пармене» уже ставили убранные на время дрейфа паруса. И еще лиселя с правой, и топселя.
Эскадра двинулась на Пендераклию.
На подходе Скаловский не покидал шканцев. Напряженный и страшно серьезный, время от времени отдавал скупые команды по эскадре. Открылась гавань Пендераклии, В просвете между двумя фортами - широкий и высокий корпус спущенного со стапеля корабля. Мачты все еще сухие. До этой самой минуты Скаловский побаивался, что «Махмуд» мог быть уже под парусами и тогда достать его будет невозможно. Станет маневрировать, менять позиции. «Махмуд» был гол и беспомощен, как новорожденный. Вся опасность - батареи фортов. Скаловский хмыкнул, развеселившись. Хриповатым басом, всему флоту знакомым, проговорил:
- Я думал, «Махмуд» в самом деле на Махмуда похож. А он, ребята, на меня похож! Я - бочка, и он - бочка. Ребята, корабли брали, а бочку-то не возьмем?
Воскобойников засмеялся нервно и возбужденно. Потом, когда все кончится, лейтенант в Сизополе сто раз перескажет эти слова. И они станут очередной легендой о Скаловском, флотским фольклором, притчей. Прозвучат в офицерских кают-компаниях, в матросских кубриках, на баках и ютах. И будут вызывать уже не нервный и возбужденный смех, в котором ожидание боя, а хохот, гогот, восторг:
- Я - бочка, и он - бочка. Ребята, побратаемся с Махмудкой?
Двое суток Пендераклия была в сизом дыму, пропарываемом оранжевыми всполохами сотен выстрелов. Грохотали батареи фортов. Грохотали батареи кораблей. Турки защищались яростно и изобретательно. К концу первых суток Скаловский понял: не иметь ему «Махмуда» в качестве призового судна. Но это только распалило его желания. К исходу первых суток почти все батареи фортов были подавлены.
Оставалось подавить всего два орудия левого форта. И тогда «Махмуд» будет прикрыт всего линией мелких кораблей, - как султан во дворце хлипкой дворцовой стражей. В десятом часу утра линейный корабль «Норд-Адлер» устремился в устье бухты между двумя фортами, батареи которых молчали. Но вдруг поросший кустарником берег, вчера совершенно безопасный, окутался дымом и грохнул залпами скрытых, молчавших до поры до времени батарей. «Норд-Адлер» за один залп получил столько ядер в правый борт, сколько не получил за весь вчерашний день. На корме вспыхнули пожары. Убило рулевых. Корабль повело, и слышен был болезненный скрип во всем его корпусе и рангоуте. А с берега все обрушивались на него смерчи огня. Скаловский еще раз убедился в том, что турки умеют защищаться не хуже, чем нападать. И тогда решил: спустить на воду две шлюпки. Пусть вызовутся охотники, - нужны самые отчаянные смельчаки, те, у кого морская лихость в крови. Такие нашлись. Одну шлюпку, как брандер, загрузили горючей смесью, пропитанными смолой и нефтью кранцами, ветошью. Вторая шлюпка - шлюпка-спасатель. Неприметные в дыму, обе скользнули в устье бухты. До «Махмуда» оставалось метров пять-семь. Охотники подожгли смесь, попрыгали за борта. Шлюпка - пылающий факел - продолжая движение, устремилась к кораблю. «Султан» занялся оранжево-дымным пламенем. Ветер колыхал пламя, разбрасывал искры во все стороны. Словно вся бухта горела.