Бабушка сняла очки для чтения, несколько раз ущипнула себя за переносицу и тяжело вздохнула.
С тех пор как мы с бабушкой в последний раз открывали друг для друга свой разум, прошло очень много времени. Слишком много времени, я бы сказала. За годы мы с ней отдалились друг от друга, и хотя мы оставались близкими родственницами, прежнего взаимопонимания и душевной близости между нами больше не было. Должно быть, именно поэтому мне вдруг захотелось выйти из комнаты, притворившись, что бабушка здорова или скоро поправится, но я не могла. Причина заключалась в том, что и у нее, и у меня оставалось слишком мало времени, а нам обеим предстояло еще многое решить.
– Как ты себя чувствуешь, ба?.. Ну учитывая… В общем, ты сама знаешь что… – Слова давались мне нелегко; я пыталась выбирать более корректные, но все равно получалась какая-то ерунда.
Бабушка на мгновение прикрыла глаза.
– Устала я… – Сложив очки, она отложила их вместе с книгой в сторону. – Эта неделя была не из легких.
Это еще мягко сказано!
Бабушка пошевелилась, пытаясь выпрямиться в кровати, но двигалась она медленно и неловко. Было видно, что даже на такое простое действие у нее не хватает сил.
– Давай я помогу! – Я начала вставать, но бабушка махнула на меня рукой.
– Сиди уж!..
– Принести тебе поесть? Чего бы тебе хотелось?
– Вот приготовит Оуэн ужин, тогда и поем. – Она подтянула одеяло повыше.
– Может, налить тебе воды? – Стакан на ночном столике был почти пуст. – Я сейчас!.. – Я снова попыталась подняться.
– Сядь, Молли.
Я послушно плюхнулась обратно на сиденье.
– Единственное, чего мне сейчас хочется, – это спокойно поговорить с тобой, – сказала бабушка, пристально глядя мне в лицо.
– Что ж, давай поговорим. – Я сложила руки на коленях и сцепила пальцы, с трудом удерживаясь от того, чтобы поминутно сгибать и разгибать суставы, как я всегда делала в минуты душевной тревоги. Эту привычку я унаследовала от своей матери, а от меня ее переняла Кэсси.
– Как прошла твоя встреча с Офелией? – спросила бабушка.
– Все в порядке. Я довольна, она, я думаю, тоже. – Посвящать бабушку в детали я не стала – мне не хотелось, чтобы она лишний раз за меня переживала.
На некоторое время воцарилась тишина, которую нарушало лишь негромкое поскрипывание половиц под полозьями кресла-качалки. В голове у меня теснились и перекатывались тысячи вопросов – совсем как кусочки «морского стекла», которые ворочает и колышет прибой. Сколько бабушке еще осталось? Как давно она больна? Почему она ничего не сказала раньше? И почему она отказалась от химиотерапии и других видов лечения?