Где-то на задворках сознания прозвучал тревожный звоночек. Его не волновало, как чудесно было касаться Лиама, как естественно.
– Мне нужно немедленно ее забрать, – сказала я, позволив Лиаму потереться щетиной о мою ладонь.
– Ни за что.
– …крекеры, – выдохнул голос за спиной, – о даааа….
Мы одновременно обернулись. Толстяк перевернулся на другой бок и вновь погрузился в сон.
Я зажала ладонью рот, чтобы не расхохотаться. Лиам вытаращил глаза и ухмыльнулся.
– Мечтает о еде, – сказал Лиам. – О куче еды.
– По крайней мере, это хорошие мечты.
– Да, – согласился Лиам. – Думаю, он счастливчик.
Я посмотрела на свернувшегося клубочком Толстяка и впервые поняла, как холодно в Бетти без включенного обогрева.
Лиам положил голову на вторую руку и переплел свои пальцы с моими. Казалось, он рассматривает их форму – особенно моего большого пальца, который оказался сверху.
– А если бы ты захотела, – начал он, – то могла бы увидеть, о чем он мечтает?
Я кивнула.
– Только это слишком личное.
– Но ты ведь делала это раньше?
– Специально – нет.
– Со мной?
– С девочкой из моего бокса в лагере, – сказала я. – С Зу в ту ночь в мотеле. И однажды побывала в твоих мыслях. Но не в мечтах.
– Два дня назад, – выдал он, сложив два и два. – На остановке.
Я инстинктивно попыталась отстраниться, но Лиам не позволил.
– Не надо, – сказал он. – Я ведь не сошел с ума.
Лиам положил наши сцепленные руки на лоб и, не глядя на меня, спросил:
– Тебе от этого хуже? Ну, когда ты касаешься человека? Труднее себя контролировать?
– Иногда, – согласилась я. Впервые мне захотелось что-то объяснить. – Если я устала или расстроена, это может произойти случайно. Но если я не касаюсь человека, проскользнуть в чужие мысли или воспоминания становится сложнее. Тогда я могу сопротивляться. Коснуться кого-то в момент, когда моя голова словно… Это вроде автоматического подсоединения.
– Я так и думал. – Лиам вздохнул и закрыл глаза. – Знаешь, когда мы впервые встретились, ты старалась ни до кого не дотрагиваться. Я даже подумал, что это последствия пребывания в лагере. Каждый раз, когда кто-то из нас пытался к тебе прикоснуться или заговорить, ты аж подпрыгивала от напряжения.
– Боялась вам повредить, – прошептала я.
Лиам вдруг открыл глаза и кивнул на наши сцепленные пальцы.
– А это ничего?
– А ты ничего? – задала встречный вопрос я. Лиам погрустнел. Так же, как и в тот день на остановке, когда рассказывал о своем лагере. – О чем ты думаешь?
– Я думал о том, как это все странно. Еще две недели назад мы и не подозревали о существовании друг друга, а теперь кажется, будто знакомы целую вечность, – сказал он. – Просто поразительно. Некоторые твои стороны я знаю очень хорошо, а вот другие… Мне ведь ничего не известно о том, как ты жила до лагеря.