— Смерть ему! Долой его! — вопила толпа. — Ростовщик! Ростовщик!
Инстинктивным движением я поднял было руку, как бы делая знак подождать, но мне показалось, что этот жест выглядит как жест мольбы, и я сразу ее опустил; между тем юноша из конторы Стампы, стоя на столике и жестами призывая всех к молчанию, продолжал кричать:
— Да нет же, нет! Вы послушайте меня! Акт дарения тоже оформил он, он, у нотариуса Стампы! Он дарит Марко ди Дио дом!
И только тут вся толпа замерла в изумлении. Но меня здесь уже как бы не было: я был унижен, разочарован. Хотя эта внезапно установившаяся тишина меня и притягивала. А потом было так, как бывает, когда занимается огнем куча сушняка: сначала ничего не видно и не слышно, потом тут загорается сухая ветка, там вспыхивает сухой кукурузный початок — и вот уже пылает вся куча, показывая языки пламени среди клубов дыма.
— Он? Дом? Как? Что? Тише! Что он говорит?
Эти и другие вопросы тут и там пробегали по толпе, порождая слухи все более темные и смутные, покуда юноша из конторы Стампа не прояснил наконец суть дела, сказав:
— Да-да, дом! Дом на улице Санти, 15. И мало того, он еще дарит ему десять тысяч лир на оборудование и приборы для лаборатории.
Что за этим последовало, я не видел. Я лишил себя этого удовольствия, потому что в этот момент хотел уже только одного — куда-нибудь убежать. Но очень скоро я узнал, какого рода удовольствие ждало бы меня тут.
Я отправился на улицу Санти и, спрятавшись в подъезде того самого дома, стал ждать, когда Марко ди Дио придет вступить во владение им. Свет с лестницы сюда едва проникал. Когда, по-прежнему сопровождаемый густой толпою, Марко ди Дио открыл дверь со стороны улицы ключом, присланным ему нотариусом, и заметил, как я, словно привидение, стою у стены, он сначала попятился, потом бросил на меня яростный взгляд, которого я никогда не забуду, а потом с каким-то звериным воплем — не то смехом, не то рыданием — ринулся, весь дрожа, на меня; то ли он хотел выразить мне свой восторг, то ли расколотить меня об стену.
— Сумасшедший! — кричал он. — Сумасшедший! Сумасшедший!
А за дверью — тот же вопль из уст толпы:
— Сумасшедший! Сумасшедший! Сумасшедший!
И все потому, что я захотел доказать, что могу — и в глазах окружающих тоже — стать другим, то есть не тем, за кого они меня принимали.