Я выписала чек, и Гас отправился с ним к бармену. Судя по тому, как долго велись переговоры, обналичивание моего чека обернулось не таким уж простым мероприятием.
В конце концов Гас вернулся, нагруженный пивом и виски.
— Миссия выполнена, — ухмылялся он, распихивая по карманам купюры. Я заметила, что молния его брюк была прихвачена булавкой.
— Сдачу, Гас, — сказала я, стараясь скрыть нарастающее недовольство.
— Что с тобой, Люси? — проворчал он. — Чего ты цепляешься ко мне весь вечер?
— Цепляюсь? — От гнева у меня закружилась голова. — А кто покупал тебе пиво и виски?
— Ну, знаешь ли, — вознегодовал Гас. — Раз речь зашла об этом, то ты скажи, сколько я тебе должен. И я все тебе верну. Когда смогу.
— Отлично, — бросила я. — Так и сделаем.
— Вот твоя сдача. — Гас швырнул на стол деньги.
В этот момент стало очевидно: вечер был испорчен бесповоротно. То есть он и с самого начала складывался не самым удачным образом, но у меня хотя бы тлела надежда, что все еще может наладиться.
Отлично осознавая, что мои действия оскорбительны, я собрала со стола деньги и пересчитала их. Чек был выписан на пятьдесят фунтов, а я насчитала около тридцати. Порция выпивки на двоих (даже если одним из этих двоих был Гас) не могла стоить двадцать фунтов.
— Где остальное? — спросила я.
— Ах, это? — Гас был раздосадован, но пока держал себя в руках. — Я подумал, что ты не будешь против. Я купил Винни — бармену — стаканчик за то, что он выручил нас. Это ведь справедливо, как ты считаешь?
— Так, а остальное?
— Ну, пока я там был, подошел Кит Кеннеди, и я подумал, что его тоже нельзя обижать.
— Обижать?
— Да. И купил ему стаканчик тоже, он всегда был очень добр ко мне, Люси.
— И все равно это еще не все, — сказала я, восхищаясь своим упорством.
Гас засмеялся, но смех получился ненатуральным.
— Я… э-э… должен был ему десятку, — наконец признался он.
— Ты был должен ему десятку и отдал ее из моих денег? — спокойно уточнила я.
— Ну да. Ты ведь не возражаешь? Ты, как я, Люси, — свободная душа. Ты не держишься за деньги.
И он долго еще продолжал в том же духе, а потом запел одну из песен Джона Леннона, переделывая слова, протягивая ко мне руки и строя гримасы. Время от времени он делал паузы, рассчитывая, что я засмеюсь. Мне было не смешно.
В прошлом я была бы тронута и очарована его пением. Я бы улыбнулась, назвала бы его ужасным человеком и простила бы его. Но не в этот раз.
Я ничего не сказала. Просто не могла. И я уже не сердилась на него. Мне было слишком стыдно за свою глупость, чтобы сердиться. Я не имела права сердиться.