Ромашов в больницу не поступил: Ирина Петровна несколько раз справлялась об этом у сестер, не называя его фамилии.
О нем сообщил работник милиции, не тот, что доставил ее в больницу, а другой, помоложе. Пришел сразу же после обхода врачей и записал с ее слов все подробно. Добавил:
— Да вы не беспокойтесь о том инженере, что провожал вас. С ним все в порядке. Они даже не сняли с него ничего. Дали по шее и посоветовали убираться восвояси. Что он и сделал… Нет, в больницу он не обращался. У него ведь жена врач. Говорит, сделала все необходимое.
«Но ведь ее не было дома, она была на дежурстве!» — чуть было не вырвалось у Ирины Петровны. Сдержалась вовремя, добавила:
— Он, наверное, вернулся туда, где нас остановили, а машинист уже подобрал меня.
— Да да, что-то вроде этого он и показал, подтвердил работник милиции. Он держался официально-строго, подтянутый, даже щеголеватый. — Поправляйтесь, а мы разыщем их, этих «соболятников».
…Он все же пришел навестить ее, Ромашов. Вскоре после того, как к ней стали пропускать посторонних. Не с теми, что из Дома культуры ввалились к ней целой гурьбой, чуть ли всей труппой, и очень рассердили дежурную сестру. И не с цеховыми, которые приходили по двое. Зашел один и в то время, когда обычно в палату не пропускали: после ужина. Сумел найти подход к сестре в приемном покое. Положил на застиранный больничный пододеяльник два белых калла в целлофане, потянулся губами к ручке.
Убрала руку.
Ромашов искоса бросил взгляд на вторую койку. Больная ней почти все время не то спала, не то была в забытьи. Инженер оглядел восковой старушечий профиль и вздохнул:
— Я так и знал… А что я мог? Вы видели, успели заметить? Они приставили мне к груди нож.
Ирина Петровна забыла, что ей запрещено отрывать голову от подушки, приподнялась на локте.
— Ведь мы же с вами здоровые, молодые еще, мы могли бы дать им бой.
Ромашов снисходительно улыбнулся.
— Безоружные-то? Они же, знаете, с чем ходят?
— Ну хоть бы в милицию позвонили, — Ирина Петровна почувствовала, как от резкого движения ее всю прошибло потом, опустилась на подушку. — Ведь я бы замерзла там, в сугробе, если бы не этот железнодорожник.
Ромашов опять оглянулся на соседнюю койку, прижал к груди белые женственные руки.
— Я не знал… не посмел, не посоветовавшись с вами… разглашать, что мы ушли вдвоем. У вас все-таки семья.
— Эх вы, герой-любовник!.. Ну, и зачем вы пожаловали?
— То есть как? — Ромашов опешил. — Все же приходят. Беспокоятся.
— Все. Но не вы. Вы не беспокоитесь. Вам следовало бы побеспокоиться пораньше. Когда я лежала там, на снегу… Хотя… Вы же Паратов! Не только на сцене. По-другому вы поступить не могли.