Дальше она писала, что полтора суток была в море, что рассказала о встречах с ним матери, гостящей у нее, и та, разумеется, не похвалила.
«Но только, когда журила меня, все смотрела мне в глаза. Слова и ее взгляд были тревожно-печальными. Не знаю почему, обняла меня после всего и заплакала. И просила, чтоб от папы я утаила свои откровения. Я обещала, хоть и решительно ничего не поняла: она ведь, по-моему, всегда ему говорит все-все. Она тебе, между прочим, кланяется. И боюсь, как бы не написала письмо… И знаешь, Сережа, приезжай-ка ты к морю после экзаменов. Я больше чем уверена, что оно хорошо скажется на тебе: увезешь отсюда не меньше цикла стихов. Ты ведь, кажется, никогда не был на море. А без этого «как вы смеете называться поэтом?»
Но Сергей поехал не к морю, а домой.
Самая близкая от Копповки станция находилась в двадцати двух километрах. Выйдя из вагона, Сергей пошел к большаку, ведущему к селу. Однако ни попутных машин, ни подвод долго не попадалось. Так и не дождавшись их, он достал из чемодана простыню, скрутил ее, а затем протянул сквозь ручки чемодана, взвалил его на спину и пошел в сторону Копповки. Делая через каждые два-три километра короткие привалы и перекуры, он незаметно одолел бо́льшую часть пути.
Когда он увидел до мелочей знакомую с детства Солдатскую балку, врезавшуюся в желтую ниву созревшей пшеницы своими черными обрывами и темно-зелеными зарослями боярышника и шиповника, перед ним неожиданно завихрилась пыльная горячая дорога. А спустя несколько минут на него дохнуло приятной свежестью, чем-то напоминающей близость большой реки или озера. Он хорошо понимал, что не может вызвать такие ощущения небогатый Громоклей, почти высыхающий в летнюю пору. «А может, где-то на севере, в верховьях Громоклея, прошли ливни, и он сейчас на несколько дней выхлестнул из берегов?» Сергей готов уже был согласиться со своим предположением, но вдруг ему вспомнилось красивое слово, кажется бытующее только лишь в этой округе: «замолаживает».
«Замолаживает, не иначе. Юго-восток вон как потемнел. На первый взгляд тучи далеко еще. На самом же деле, если и дорога уже завихрилась, они где-то совсем рядом. Надо торопиться. Молодо… Молодить… Замолаживать… Хорошо!.. Или, может, переждать в балке?»
Мысли его оборвало протяжное тревожное ржание. Он оглянулся и увидел приближающуюся одинокую тележку, на передке которой стоял, слегка пригнувшись, высокий человек и понукал и без того резво бегущую лошадь. Когда тележка поравнялась с Сергеем, свернувшим на ухабистую обочину, возница, резко потянув к себе вожжи, остановил лошадь и окликнул: