— Через семнадцать дней будет уже двадцать лет, как машинист, — гордо ответил Куталов. — А ты небось стишками забавляешься? Угадал? Ничего, тоже занятие. Может, прочтешь что-либо?
Нет, он определенно нравился Сергею и этой грубоватой непосредственностью в обращении, и могучим голосом, и завидной несокрушимой крепостью ладно сбитой фигуры. Сергей не заставил себя упрашивать и начал читать стихи. Куталов тоже отложил ложку, сосредоточенно вслушиваясь в строки. Когда Сергей умолк, хозяин покровительственно заметил:
— Одобряю. Экономно вяжешь. Не то что Елька.
— При чем тут Елька! — загорячилась дочь.
— А при том, — категорически и твердо ответил Куталов, — что линялые стихи пишешь.
Сергею стало неловко. Ему хотелось как-то поддержать Елену, вступиться за нее, но он не знал ни одной ее строки. Та, видимо, поняла его и потому сама возразила отцу:
— Ничего ты не понимаешь, папа. Просто у нас разная с Сережей манера письма.
— Это у тебя манера, Елька. Что правда, то правда. А он не из манерных.
Сергей невольно улыбнулся, а Елена звонко, раскатисто рассмеялась. Немного успокоившись, она придвинулась к отцу и крепко обняла его.
— Веселый у меня папа, правда, Сережа? — она пригладила жесткие, с густой проседью волосы Куталова. Тот поднял на нее удивленные глаза, широко и добродушно улыбнулся.
— Дуреха ты у меня, Елька, Ей-богу, дуреха, — и прижал ее голову к своей широкой груди.
— Давно бы так, — обрадовалась все время молчавшая мать. — Вечно придирается, бессердечный, к дитю.
— Не избаловала бы дите вот это непутевое, не придирался бы…
Прощаясь, Сергей пообещал Елене завтра, как только освободится от дел, зайти за ней, чтобы потом — вместе на Десну.
Когда он пришел на следующий день к Куталовым, Елена уже была в полном сборе, и на табуретке лежали приготовленные две пары коньков с ботинками, вязаные варежки. Они быстро собрались и пошли на Десну.
Сергей сразу же увидел, что она лучше его бегает на коньках. Превосходная скорость, красота движений, отточенность; Елена делала дальние быстрые рейды по голубым ледяным тропкам, которые петляли, огибая заснеженные белые заплаты на реке. Мужское самолюбие заставляло его напрягать все силы, чтобы держаться от нее на более или менее сносном расстоянии. А она, то сгибаясь, то выпрямляясь, как бы в отместку за вчерашнее, когда его расхваливал перед ней отец, выкладывала сейчас свой неисчерпаемый запас непостижимых для него виражей. Сергей злился, и она это понимала, продолжая самозабвенно упиваться своей ледяной властью. Однажды, обгоняя его, она кокетливо подбоченилась, сделала широкий шаг в сторону и вдруг, покачнувшись, легко и бесшумно упала. Он бросился ей на помощь, подхватил под руки. Она обернулась и снисходительно улыбнулась.