Сергей от души рассмеялся и, обняв Бориса за плечи, потащил его в коридор.
Они зашли еще в несколько комнат, но отовсюду им пришлось уходить, как выразился потом Сергей, непонятыми. Окончательно разочаровавшись в поисках, Борис по-дружески обнял товарища и спросил:
— Скажи, лауреат, ты злой сейчас или добрый?
— Добрый, как голодный волк, — не задумываясь, буркнул Сергей.
— Я тоже. А это значит, что нам нужно разойтись по своим кельям и засесть за стихи. Ты заметил, такие вещи всегда помогают. Кроме того, у меня под злое настроение, как правило, получаются человеколюбивые строки.
Они уже шли по тропинке, петляющей между поскрипывающими от ветра, обледенелыми березами, к своей даче. Сергей молчал, думая о чем-то своем. Борису даже показалось, что тот вообще не слушает его и, вероятно, пропустил мимо ушей только что высказанное им предложение. Он придержал Сергея за руку и, осененный родившейся вдруг догадкой, спросил:
— Сергуха, мы ведь с тобою друзья, правда? — и, не дождавшись ответа, добавил: — Я, разумеется, не собираюсь запускать руку в твою душу, в ее самое сокровенное, но, мне кажется, у тебя стряслась какая-то неприятность. Хорошо, если тут замешана всего лишь девушка.
Сергей вздрогнул и густо покраснел, однако не попытался высвободить свою руку.
— Те-те-те, — обрадовался Борис своей догадке, — видишь, какой я факир!
— А почему тебе кажется, что это хорошо? — на этот раз Сергей уже слегка отстранился от него.
— Наверно, потому, что сам часто горел, — искренне и добродушно ответил Борис. — Вначале мне были непонятны мои неудачи. А потом как-то посмотрел я на себя в зеркало и чуть не расплакался: до революции я со своей рожей и происхождением подошел бы, наверно, больше всего для того, чтобы быть ломовым извозчиком. Или же, в лучшем случае, околоточным надзирателем. А сейчас, видишь ли, чуть-чуть не знаменитость, которой очень не везет в личной жизни и которая в тоскливые дни свои уже верит женщине только в том, что она женщина. Не больше. Цинизм? Ну и пусть. Хотя, по-моему, он чисто внешний у меня, потому как в общем я смотрю на вещи с философским оптимизмом. Просто я вчера, как последний дикарь, поссорился с Верой.
— Чудишь ты, Мишенин, вот что я тебе скажу. — Сергей увесисто хлопнул его по плечу и одобрительно подмигнул. — Но без этого ты, наверно, и поэтом не был бы.
— Золотые строки, да оплатить их нечем. Ну ладно. Пойдем бормотать свои молитвы. И руками махать — может, взлетим. Если не орлами, то канарейками.
Кана-ре-е-юшка жалобно поет… —
дурашливо, но не громко затянул он и подтолкнул вперед Сергея. — Иди, иди, душа рифмованная. А я насовсем, да, старик, я уже, кажется, насовсем поссорился с Верой своей. Помнишь, из педагогического?