— Глянешь порой на эти вот следы своей молодости, и вдруг такая тоска на тебя нападет, придут такое зло и обида, что плакать хочется. Не могу я ведь сейчас такое повторить: годы преклонные, семья, привычки заставляют быть осторожным, хладнокровным и спокойным. — Он заерзал в шезлонге, удобней уселся. — А иногда бывает, скажу я вам, и совсем обратное. Ну вот взять хотя бы наш завод. Вернее — мой завод, так как я с ним связан по рукам и ногам от его первых колышков, от древних комсомольских субботников, недосыпаний. Здесь я рос и физически, и духовно, и административно. Теперь же все это поблекло, как вот эти вырезки… Я, конечно, повторяю, не в обиде на вас, молодых. Но есть и мне за что пожаловаться на вас.
— За какие же грехи? — выпалил Сергей так резко и неожиданно, что будь на месте Ревы кто-нибудь другой, никогда не спрашиваемый журналистами, то это наверняка бы отпугнуло его от Сергея, заставило бы говорить с ним самыми сухими словами и цифрами. И вряд ли тогда наладился бы разговор.
Но Рева все это хорошо понимал и потому не стал скрытничать, тем более что он уже себя подготовил для этой беседы и ему не терпелось высказаться. Он слегка приподнялся и, налегая грудью на почерневший от не первой зимовки в саду стол (видимо, Рева не раз так делал, когда приходилось выступать с трибуны), начал рассказывать о заводских делах.
Оказывается, завод уже второй год недовыполняет свои производственные планы. А вот раньше, при прежнем, смещенном руководстве, в которое, кстати, входил и Рева, этого почти никогда не замечалось. Даже в трудное восстановительное время все как-то получалось по-иному. Были, конечно, иногда штурмовые периоды, за это доставалось и от министерства и от печати, но все же так, как сейчас, завод не заходил в тупик. А все потому, что появилось больше идей, чем деловитости. Бесконечное количество работников разъезжает по командировкам в разные концы страны, на разные однотипные заводы. Тратится время и невиданные деньги на эти расходы для того, чтобы не отстать от моды переоборудования. Каждому хочется быть умнее других, независимо от того, умен ли он на самом деле или нет. И мало кто думает о том, легче ли от таких благих намерений плану или же наоборот…
Сергей слушал внимательно, время от времени переспрашивая фамилии, нумерацию цехов, даты и заносил все это в записную книжку, не полагаясь на память, которой он иногда любил не без основания похвалиться. В рассказе Ревы было много увлекающего, но Сергей пока не улавливал, не находил в нем того, как он после говорил, позвоночника, тех костей, на которых можно было бы наращивать мясо критической статьи. Не находил он и самого нужного вопроса рассказчику и задавал большей частью второстепенные, не совсем профессиональные.