«Это все пустые разговоры», – промямлила она.
«Но послушай, неужели ты даже не замечаешь этого? Ты просто динозавр, который никак не может понять, что ему пора уходить».
«Я не собираюсь это слушать!»
«Ты как непреодолимая преграда в редакции. Управляешь всеми, все знаешь и все можешь. Даже считаешь, что в состоянии заменить меня на экране».
«Мишель, замолчи сейчас же!»
«Почему, думаешь, я прихожу на запись, когда у меня температура сорок? Да просто из опасения, что ты усядешься там!»
Снова хохот, пьяный, истерический.
«Неужели до тебя не доходит, насколько ты жалка?»
«Ты не соображаешь, что говоришь».
«Ты пытаешься быть молодой и крутой, хотя уже полностью вышла в тираж, и всю свою желчь выливаешь на тех, кто добился успеха, вроде меня…»
«Следи за своими словами!»
«А тебе известно, что Стивен рассказывает всем подряд о твоих губках, которые ты используешь вместо тампонов? Насколько это омерзительно, по его мнению! Все знают об этом, и все смеются…»
«Берегись, ты…»
«Джон рассказал это, говорил, что ты заигрывала с ним, я сама это видела, все видели!»
«Закрой пасть!»
«Ты пыталась затащить его в постель, а он тем временем думал о том, как ты стоишь и полощешь свои окровавленные менструальные губки…»
Громкий хлопок эхом отразился от стен, нежданным раскатом грома вырвавшись из динамиков. Анника зажмурилась, толпа инстинктивно отшатнулась назад.
Гуннар Антонссон по-прежнему стоял в дверях, рассеянно смотрел по сторонам, Карин Беллхорн развернулась и таращилась на серый телевизионный экран.
На фоне затихающего звука выстрела послышалось пыхтение, словно задыхался астматик.
«Мишель?»
Звон и треск.
«Мишель? Боже, Мишель? О нет».
Глухой звук удара, словно что-то тяжелое приземлилось на покрытый ковром пол. Снова тяжелое дыхание, шуршание шагов, одежды в движении. После чего шелест сквозняка, шум ветра в отдалении, затем тишина.
Анника словно прилипла к своему месту, шум выстрела еще звенел у нее в ушах. Взгляды блуждали с телевизионного экрана на Хайлендера, на раскрасневшуюся и потную Карин Беллхорн. Гуннар Антонссон потянулся, развернулся на каблуках и ушел. Барбара Хансон оживленно шепталась со своим окружением, подавленная Мариана фон Берлиц прильнула к Карлу Веннергрену с широко открытыми и полными слез глазами.
Когда Карин Беллхорн в конце концов снова стала центром внимания, она машинально сделала шаг назад, ударилась пяткой о стену.
– Что? – сказала продюсерша, оглядевшись. – Вы верите в это?
Бэмби Розенберг, с пунцовым лицом и побелевшими губами, не сводила с нее горящих глаз.
– Да будь ты проклята! – внезапно крикнула она Карин Беллхорн. – Пусть дьявол заберет тебя!