Где призрак Титаномахии, стоглавый Тифон, порожденный во гневе матерью-Геей, желает пересмотреть победную жеребьевку и воцариться в мире.
Доспех надет, дорожный хламис я могу набросить на плечи и сам. Пальцы нетерпеливо сжимаются-разжимаются на двузубце, в крови кипит забытая за владычеством юность – осталось сколько-то, я-то думал, вся в зрелость ушла. «Да ну их всех с их жребиями, с невмешательством… – коварно шепчет юность. – Ты – воин. Только азарт битвы. Только рукоять меча в пальцах…»
– У тебя нет больше меча, маленький Кронид.
Ананка звучит сухо, скучно, отрезвляюще – и с запозданием я начинаю ее слышать. Останавливаю бессмысленные метания по комнате. Подхожу к широкой чаше нектара и перед тем как пригубить ловлю край своего отражения – лица Владыки, зрелого мужа, правителя подземелий…
«И куда ты летишь? – щурится отражение, губы – в ниточку. – Тебе мало битв?»
Рука скользит по пустому поясу: я не заметил, когда перестал носить меч. Оружие и символ власти нынче едины.
– Неужели ты оставишь свой мир, невидимка. Неужели оставишь свой жребий. Ради чего?
Сердце не звучит и ничего не желает подсказывать. От нетерпеливых ударов копыт квадриги в дороге у дворца образуются глубокие выбоины…
Свист крыльев за дверью – едва слышный, но есть.
Дверь открылась нараспашку, Гермес не вошел, а ввалился внутрь. Вид у гонца богов был подкопченный и изрядно перепуганный, змеи на скипетре свились в непонятный узел, крылышки на чудесных сандалиях обуглены.
В руках вестник сжимал хтоний.
– В-владыка… прости, что не сразу… там такое… – протянул мне шлем, а сам бессильно привалился к стене, вытер с лица пот и копоть. – Ты же меня за этим звал?
Я молча принял шлем – тот казался тяжелее обычного. Узоры под пальцами изгибались укоризненно – мол, здравствуй, невидимка. Что-то мы с тобой давно не виделись.
От кого Владыке Аиду прятаться в своих же подземельях? Бунтов больше нет, Поля Мук служат хорошим напоминанием о том, что бывает за такое. Вот и пылился хтоний в комнатах у мудрой Афины, а зачем он ей там понадобился – уже и не вспомню.
– Ступай, – сказал я племяннику, в задумчивости поворачивая шлем в пальцах. Гермес не трогался с места, стоял, вытянув шею, и глаза на чумазом лице горели чем-то чужим для моего мира.
– Дядя… – резануло слух после привычного «Владыка». – А ты сейчас – туда? К… к ним?!
И улыбка – косая, дрожащими губами, полная неимоверного облегчения.
Шлем замер в пальцах. Охнула успокоившаяся было Ананка за плечами.
– Зевс просит помощи?
Гермес сполз в кресло, тут же вскочил, выкинул из кресла на пол несколько кинжалов. Эвклей понатащил в комнаты груды оружия – на выбор, как в старые времена, будто не помнил, что теперь с меня хватит двузубца. Племянник уселся опять, стащил шляпу на колени, помотал кудрявой головой.