– Если бы твоя мать выдала тебя замуж за Аполлона или Ареса? Если бы ты осталась на Олимпе навсегда? Если бы присоединилась к девственным Афине и Артемиде? Если бы Зевс не принял того решения…
– Тьма кажется гуще всего на границе со светом. Никто из вас не сможет его ненавидеть так, как я…
– Думаю, есть тот, кто ненавидит этот мир даже больше тебя – и тоже за «могло бы быть».
– Кто?
Ладонь с размаху ударяет по черным водам, заставляя мое отражение слиться с волнами.
Восемь.
Четыре.
Восемь.
Четыре.
В кладовых Аида Щедрого много сокровищ. Усыпанных драгоценными камнями кубков. Золотых блюд. Браслетов, венцов, просто камней – россыпью. Мастера притаскивают все время, а куда деть – непонятно: Владыка-то в быту скромен по лавагетской памяти. Вот и лежит в сундуках, пылится, пока не придет пора вытащить и отослать обратно мастерам – чтобы состряпали дар для кого-нибудь на Олимпе. В честь рождения, или свадьбы, или победы.
Но под землей жемчуга не водится, значит – это ожерелье чей-то дар. Может быть, даже к свадьбе.
Кто низал его так? По чьему приказу? Не Гера ли преподнесла новобрачной – такое вполне в духе сестры.
Четыре черных крупных жемчужины. Восемь – молочно-белых. Потом опять четыре черных…
Персефона, которая где-то этот дар и отыскала, долго перебирала бусинки, считала: четыре-восемь-четыре-восемь. Когда круг замкнулся – хмыкнула и заметила:
– Вся жизнь в одной цацке.
И выкинула украшение в угол спальни, прежде чем идти на ложе.
Сердце сменило ритм в ту же секунду, как я подобрал его – в первый день начала весны, когда жена отправилась на поверхность. До этого молчало, и прежняя мелодия «Будет. Будет» начала забываться, а тут вдруг…
«Четыре. Восемь. Четыре».
Бездумное щелканье под пальцами отдается в висках и груди.
Восемь месяцев – плывут тени к Тэнарскому входу, Афинскому, Беотийскому… Равнодушно взмахивает веслами Харон – свыкся с работой. Суды – как когда, бывает, что и от ночи до ночи, если вдруг – очередная война.
Четверка обиженно ржет и старается цапнуть при случае, особенно Аластор. Привыкли за годы Титаномахии к долгим переездам. Теперь разве что по асфоделевым лугам колесницу таскают – если Владыке понадобится проведать владения.
Застоялись, и лучший корм, лучшие поилки, лучших конюхов – готовы променять на свежий ветер, окрик возницы, вожжи в напряженной руке.
Восемь. Геката усмехается, Оркус прогибается в пояснице, Эвклея разнесло так, что он вкатывается через двери, да и двери уже скоро расширять придется. Танат появляется все реже – жаль, раньше хоть можно было обновить навыки боя на мечах.