– Тогда он плюнул и пошел себе, а я пошла за тенями, встретила Гипноса, он сказал, что ты сейчас занят. Я решила тебе не мешать. Гипнос показал мне мир… кое-что из мира. Оказывается, теням на асфоделевых лугах нравятся песни нереид… а потом Гипнос сказал, что ты уже, наверное, освободился, и проводил меня. И я пришла, милый…
– Тебе не стоило.
Она оставила заколку валяться на полу, встряхнула волосами и уселась на ложе рядом со мной, счастливо улыбаясь:
– Тогда скажи – и я уйду. Если у тебя есть другая или я мешаю тебе управлять твоим царством – прикажи!
Я досадливо отмахнулся. Моим царством мне мешает управлять мое царство, Тартар, Эвклей… проще сказать, кто не мешает.
– Я пришла бы и раньше, если бы сестры не поняли, куда я собралась. Какие песни они сложили! О несчастной сестре, которая уходит в вечный мрак, за что-то наказанная жестоким Эротом любовью…
Значит, она и впрямь собралась здесь задержаться, а не явилась меня навестить.
– …а я очень смеялась и не сразу смогла попрощаться. Почему ты хмуришься, милый?
– Что ты будешь здесь делать?
Она тронула мой лоб прохладными пальцами – будто проверяла, есть ли жар.
«Жить. С тобой. Помнишь – я говорила тебе, что я могу быть хорошей любовницей?»
«Жить – здесь?»
Не знаю, что я вложил в этот взгляд. Может, что-то и лишнее – она тихонько погладила меня по щеке. Потом расцвела улыбкой.
– Ну, да. Жить, петь, есть, спать. Не бойся, я подготовилась. Я даже захватила с собой сырные лепешки. Правда, Гипнос их вчера слопал, но все равно…
Засмеялась – рассыпала мелкие камешки, как на жеребьевку – одним движением завернулась в мой гиматий и выскочила из спальни.
Веселое сновидение с серебристыми волосами.
Нереида без солнца и воды.
Я поднялся, нашаривая одежду, но под руки попался только коротенький женский хитон бирюзового цвета. Пропустил сквозь пальцы тонкую, с запахом моря ткань – ни дать ни взять, вода.
Все равно ведь уйдет, – подумалось. Просидит вдалеке от моря пять дней, ну, десять, – и…
Жить – и здесь?!
Зачем приказывать, если – подождать немного – и уйдет…
Немного.
Пять дней.
Нет, десять.
Двадцать дней.
Пятьдесят шесть или пятьдесят семь – сбился…
Казалось, что Левка собралась тут задержаться дольше меня – вечность плюс один день.
Она носилась по дворцу – босиком, кое-как одергивая короткий хитон, шлепая пятками по холодным плитам, в руках – охапки ткани, ковер, вышивка, еда для Эвклея («которого непременно надо кормить, милый, он так старается, что даже спал с лица!»). Звенела склянками и хохотала на женской половине – и блеклые подземные нимфы и дриады тоже начали звенеть склянками и хохотать. На второй месяц у нимф появилась мода носиться в развевающихся голубых хитонах и с распущенными волосами. Дворец пропитывался ароматами моря, масел, фруктов, окутывался тканями, обкладывался подушечками для ног, дворец шарахался и жалобно стонал, будто по ночам холодной твердыне снились кошмары о песнях нереид.