Я попытался проскользнуть мимо них, пользуясь общей суетой. Не вышло: Тадеуш Р-ский узнал меня и схватил за плечо.
«Это из моих людей, — улыбнулся по-отечески Михаил Юрьевич. — Боец так себе, писака, но выдержал до конца. На допросы его таскали… Не выдал!»
«Я его знаю, — осклабился Тадеуш Р-ский. — Никакой он не писака. Самозванец он, прыщ гнойный, и предатель к тому же. Значит, пролез всё-таки в мой Замок. А ну-ка пошёл за мной! Посидишь пока в отдельном номере, сука!»
Михаил Юрьевич пожал плечами. Я его больше не интересовал. У отставного полковника был шанс сделаться генералом — и терять его он не собирался.
28. ГОЛОСУЙ, А ТО ПРОИГРАЕШЬ
«Ну что, Якутский, — весело сказал Тадеуш Р-ский, аккуратно прикрывая за собой дверь. — Сейчас ты будешь немножко умирать. Немножечко, да, как ни досадно, навеки. Но я хочу, чтобы перед смертью ты признал, что Замок принадлежит нам, Р-ским, и всегда принадлежал нам, а твои вонючие деды — мошенники и холопы, захватили его обманом. Подумай, Якутский, и признай это наконец».
Я молчал. Мне было уже абсолютно до задницы, по праву владели мои давно подохшие предки этой постройкой или нет. Я знал, что кто бы ни распоряжался здесь столетия назад — сейчас Замок принадлежит Босой и её девкам. И будет принадлежать до самого конца, что бы ни произошло. Бывает время, когда всё случается в последний раз, и этот последний раз настал.
«Ты сам не понимаешь, в какую серьёзную игру ввязался, — грустно сказал Р-ский, толкая меня к креслу концом своего музейного меча. — Я тебе сочувствую, хоть ты и пес ничтожный. Здесь такие важные паны между собой разбираются, что тебе и не снилось, кукла ты цирковая. Мы тут поговорили с их человеком…»
Р-ский задумался, взглянув на дверь, и рассудительно проговорил, будто обращаясь к кому-то другому, не ко мне.
«Ну, не сейчас, так через полгода… Всё равно они придут. И всё закончится. Или ты на их стороне, или сдохни. Каждый получит своё…»
Он встрепенулся, пощекотал мечом мой подбородок: «Признай, а, Якутский? Иначе я повешу тебя сейчас же, во дворе. Повешу как блудного пса, как кошку за хвост. А признаешь — умрёшь от меча, как шляхтич».
Мне было страшно. Никогда и нигде я не был так счастлив и так напуган, как здесь, в Замке. Я сидел, боясь даже пошевелиться, и чувствовал, как меч холодным острым пальцем гладит мне щетину. Мне хотелось помочиться, но не говорить же об этом Р-скому, этому психу, который может не сдержаться и сделать со мной то же, что с Джеком Потрошителем, женщиной, которая когда-то, ещё девчонкой, села в такси, чтобы ехать домой — а приехала в Замок. Я подумал о ней, и снова на глаза набежали слёзы, глупые убогие слёзы. Р-ский был прав, я был никто, слабый и никчемный мужичок, не способен ни на героизм, ни на побег.