Её все время надо было удивлять — иначе она говорила: я так не играю. У меня было отчётливое и неприятное ощущение, что сейчас она позовет Немону Лизу, и меня отведут назад, к тем, чья компания подходила мне больше, чем общество террористки в разорванном внизу белом, слишком белом, несмотря на всю грязь, платье.
«Ладно. А как меня должны звать, по-твоему?» — спросила она, пустив свои пальцы бегать по клавиатуре. Ультиматум, щёлкали пальцы, ультиматум, ультиматум, слышал я и не верил. А потом раз, и: Глюмдальклич. Глюмтиматум, Ультиклич, Глюмтиключ.
Детство, Свифт, кукурузные палочки с холодным, пастеризованным, городском молоком. История Гулливера, попавшего в Страну Великанов. Страну ходячих замков, среди которых он был всего лишь никчемным лилипутом. Совсем как те озабоченные людишки внизу.
Я подумал и произнёс, вдруг вспомнив свои шестнадцать лет: «Глюмдальклич».
«Что, — рассмеялась она с облегчением. — Не, я так не смогу. Это ещё что за титул? Хотя подожди, где-то я это уже слышала. Глюм-что там дальше?»
«Это не титул, это Свифт, — объяснил я. — Его путешествия Гулливера. Мы с тобой читали когдато давно…»
«Ну вот, начинается… Мы с тобой… — она зевнула. — И что там? Что-то читали, да… Но я не помню никакой Глюм-да-Ключ».
«Глюмдальклич, — заговорил я торопливо. — Помнишь? Так звали дочь одного великана, зажиточного фермера, простого такого и хитрого мужичка-беларуса. Глюмдальклич было девять лет, когда Гулливер, весь такой маленький, с палец ростом, британчик-с-пальчик, попал к ним в дом. И эта малая, Глюмдальклич, размером с пятиэтажку, ухаживала за Гулливером и защищала его. Они поехали в столицу, и Глюмдальклич везла Гулливера на коленях в деревянном ящике.
У меня почему-то годами стоит перед глазами эта картина. Осень, ни пройти ни проехать, грязь, дорога, тряская карета, и Глюмдальклич держит на коленях ящик с Гулливером.
Она называла его Грильдриг, на языке великанов «гомункулус», а он её — Глюмдальклич, маленькой нянькой. Она раздевала и одевала его, и мыла, и учила языку великанов… Когда мы ходили с тобой в одну школу, мысленно я называл тебя так. Глюм. Даль. Клич».
«Вот оно что… Ну, это было давно, — кивнула Босая, изумлённо подняв на меня глаза. — Да, Люба сказала мне, что ты пишешь книжки. Про одного из Саха-Якутских, тех самых, которые любили поджаривать изнасилованных ими женщин, привязав их к дереву. Весёлая песенка, правда? Ой гарэла Ганна… Хотя что я тебе говорю, всё равно ты никогда не напишешь настоящую историю этого места.
Историю Замка. Даже если захочешь. Для этого нужно… Впрочем, неважно. Так что там было потом с этой Глюмдальклич?»