Они заржали. Молодые кобылки, которые доплыли до последнего острова, женского острова, где я — всего лишь природное недоразумение, которое при желании легко исправить. Вдруг жгучий укол ревности пронзил меня, да так, что я сбросил белое бельмо с глаз и сел на полу, сжав зубы. Как же мне хотелось выгнать их всех отсюда, каждой дать пинка, каждую — в шею, в шею! — чтобы остаться наедине с этой бешеной гадюкой. Моей Босой.
Босая заметила это, посмотрела мне в глаза, я ненавидел её за эту привычку — смотреть прямо в глаза, не давать увернуться, лишить права на размышление, надежды на оправдание.
«Я тебе не верю, — сказала она разочарованно. — И ты не веришь мне. Не веришь во всё это, в нашу борьбу, не веришь в справедливость. Ты будешь со мной только до того момента, пока не пройдет твое наваждение».
Гуди, гуди, моя белая муха. Я слабо замахал руками, но Босая скривила губы: «Молчи уже… Я права. Просто ты потерял голову. Лучше найди её, а то будет хуже. И иди к своим, пока не поздно».
Я умоляюще схватил её за ногу, она лениво оттолкнула меня и снова начала сверлить своими мушиными зрачками: «Что-то слишком уж ты наслаждаешься, у тебя на морде всё написано, мой милый шпион. Нужно немного почистить эту позолоту, что там под ней? Девки, смотрите, у него слеза течет».
Все сбежались взглянуть на слезу. Только Люба осталась стоять у окна: она делала вид, что не узнаёт меня, а может, и правда не узнавала. Она смотрела вниз, а внизу стерегла достойных мужей и добродетельных женщин её любовь. Джек Подрочитель — пошутил как-то Павлюк, познакомившись с этой девкой. Пошутил тихо — вдруг услышит?..
«Джек Потрошитель тоже однажды плакала, — сказала Босая громко и звонко, как пощечину мне залепила. — Только на эти слёзы никто не бегал посмотреть, и никто не утешал её, никто не давал ей шанса уйти, отказаться, никто не позволил ей выбирать…»
…Была ночь, и две девушки ехали на такси домой… По большому городу, залитому огнями. Такому большому, что если бы они пошли домой пешком, то пришли бы только утром…
Таксист был не очень стар, но и не молод, обычный такой добродушный мужчина, который постоянно бормотал под нос какую-то песенку. Лица его они не видели, тёмное пятно в зеркале заднего вида, только глаза блестели в свете городских огней, огни проносились мимо, машина ехала быстро, проспект был пуст. Девушки сидели на заднем сидении, плотно прижавшись друг к другу, потому что было прохладно, и им было хорошо, так хорошо, что не хотелось разговаривать, не хотелось никакой музыки, не хотелось ничего лишнего, только ехать в этом такси и чувствовать, что скоро они будут дома.