«О, говори, пожалуста, по-русски, — поморщился Кунц. — Я совсем не понимаю эту вашу мову».
«Хорошо! Песня про зубра — это ты понимаешь?» — сказал я сердито.
«Да», — он удовлетворенно кивнул, облизав пухлые губы.
А меня уже было не спыніць не стрымаць. До решающего часа оставались всего лишь вечер и ночь, утром истечёт срок ультиматума, о котором я до сих пор не имел никакого представления, мы сидели в Замке с немцем, который приехал убивать зубров, и я рассказывал ему о Николае Гусовианусе с его латынью, о посольстве в Риме и о Витовте — и чувство нереальности происходящего охватило меня настолько, что я уже не верил даже в собственное существование. Мне казалось, что никто из нас никогда не жил здесь, что не было никакой Страны Замков, и никакой Босой, и Миколы Гусовского не было, что нас всех придумал некий бездарный писатель, какой-то графоман, которому никогда не было интересна реальная жизнь, и он решил смастерить из своих комплексов и страхов другую, такую жизнь, где ему будет удобно заниматься самообманом…
Я рассказывал ему о не интересной никому из моих соотечественников поэме, об этой длинной и непонятной беларусам «Carmen de statura feritate ac venatione bisontis», написанную сыном лесника для римского Папы, неоправданно жестокую, многословную, патологически энциклопедическую, пронизанную патриотически-охотничьим азартом, а сам подумал о том, что в ней на удивление мало женщин. Их там почти нет.
Я хорошо знал этот текст, занятия в шляхетском клубе не прошли даром, каждый член клуба должен был прочитать беларусский перевод минимум дважды — в поэме говорилось о наших предках, и мы иногда читали её наизусть, вслух, пугая мирных минчан, что сидели, задремав над своими суши, нашим зычным декламированием. Женщины и зубры… Конечно, главный женский персонаж в истории Гусовского — королева Бона, которой он написал прозаическое посвящение. Гусовианус называет её «найвучонейшай», да, но он сам учит её жизни, как настоящий мужчина — проявляя всю свою куртуазность и всю ироничность:
«Мне хорошо известно, наисветлейшая госпожа, какого счастья ты желаешь этому королевству и как много рассуждаешь и думаешь об улучшении его положения…»
Это он ей так зубы заговаривает. А на самом деле не верит, что баба может управлять королевством. Вот лесник — это да… Как там было дальше? Интонации поучительные, учительские, родительские….
«Но я действительно не вижу, чем ты можешь ему действенно помочь. Если же ты проявишь себя благожелательной, склонной к опекунству науки и искусства, тогда от них будет и государству большая польза, а высокая слава имени твоего распространится таким образом ещё выше с одобрением твоих воспитанников. Ведь что может быть прекраснее и достойнее твоих предков и твоей знаменитейшей из Арагонского дома семьи, более совершенным из всех форм благотворительности, когда их оценят и в мирное время, и в войну, и в деле религии? Но и они никогда не наполнили бы земли мира такой громадной славой жизни и подвигов и не показали бы себя так удивительно свету в разных испытаниях судьбы перед потомками, если бы их собственная учёность и присущая этому роду благосклонность к ученым мужам не вознесла бы их на такую высоту, что они были прославлены звонкой лирой выдающихся талантов. Так что мне остается заслуженно молчать о них, особенно здесь, где я подчинен неизбежному закону выражаться скромно.