В беседах за обеденным столом, разумеется, принимали участие и гости Толстого. Однако не каждому гостю удавалось бывать на обеде. «Право» обедать с Толстым предоставлялось по усмотрению Софьи Андреевны. Не все «темные» (так сыновья Толстого и Софья Андреевна называли крайне опростившихся толстовцев) допускались. Принимались некоторые: В.Г.Чертков, И.И.Горбунов-Посадов, П.И.Бирюков. Гости из рабочих и крестьян, особенно плохо одетые, встречались с Львом Николаевичем внизу (обед происходил наверху, в столовой, точнее, в гостиной). Обедать же и ночевать они могли только у Черткова, в Телятинках, куда Лев Николаевич направлял их со своей записочкой. Но и здесь не обходилось без курьезов: внука известного путешественника Семенова-Тянь-Шанского — Леонида Дмитриевича Семенова, внешне похожего на крестьянина-батрака, Софья Андреевна охотно принимала наверху, так как с ним она могла... поговорить по-французски — это была ее слабость.
Когда же Софья Андреевна по делам уезжала в Москву, за обеденным столом собиралось самое разношерстное общество. В Ясной Поляне в это время говорили: мыши остались без кота.
РАЗГОВОР С ТРУБЕЦКИМ
В мае 1910 года в Ясную Поляну приехал известный скульптор князь Паоло Трубецкой, чтобы вылепить фигуру Л.Н.Толстого верхом на коне. Трубецкой постоянно жил в Париже. Он был русским, но говорил и писал только по-французски. Это был на редкость оригинальный человек. Достаточно сказать, что он никогда не читал ни книг, ни газет. На вопрос Софьи Андреевны, читал ли он «Войну и мир», Трубецкой ответил:
— Я вообще ничего не читаю.
— Оттого у него в голове только свои мысли, а не вычитанные,— сказал Толстой, иронически улыбнувшись.
— Как же вы, ничего не читая, преподавали в Академии художеств? — спросил кто-то.
— А я и не преподавал,— не задумавшись ответил он.— Я предоставлял студентам возможность работать самостоятельно...
«ТАЙНОПИСЬ» ДОКТОРА МАКОВИЦКОГО
В последние годы жизни Лев Николаевич запрещал кому бы то ни было записывать его мысли, которые он высказывал в беседах с членами семьи, писателями, друзьями.
Личный врач Толстого — Душан Петрович Маковицкий — не мог примириться с запретом, понимая, какую огромную, непреходящую ценность представляют для человечества высказывания Льва Николаевича.
Д.П.Маковицкий решил действовать «тайно».
В кармане его пиджака всегда находились карандаш и листы плотной бумаги, нарезанной по размеру кармана. Не вынимая руки из кармана, Маковицкий записывал сокращенными словами и условными знаками все, что говорил Толстой.
...Сидит Маковицкий за обедом или за завтраком. Рука по обыкновению засунута в карман. Странным, почти отсутствующим взглядом, устремленным точно в бесконечность, он следит за оживленной беседой, которая ведется за столом. Многие замечают безучастное, как бы равнодушное выражение лица доктора, недоумевают, но не могут найти этому объяснения. Казалось, Маковицкий вовсе и не слушает беседу, целиком поглощенный своими мыслями. Разумеется, никому и в голову не могло прийти, что именно в эти минуты Маковицкий, боясь пропустить хотя бы одно слово, ведет свою «тайнопись».