Усталые, усталые побрели мы назад. Горожане стояли в двадцати футах от горящего дома. Пожар все еще бушевал в полную силу, с дымом и языками пламени, и смола сверкала и плевалась из огня, как на старинной картине, изображающей ад. Кавалеристы сбились в кучу, пока еще не говоря ничего, глядя на пламя и на горожан. Мы сами не знали, где находимся. В те минуты мы и имен своих не знали. Мы были иные – другие люди. Мы были убийцами, не подобными никаким другим убийцам на свете. Потом с громким странным вздохом крыша дома обрушилась. В небо взлетел столб дыма и огромный сноп искр. Искры полетели вверх и закувыркались – радостные, черные, красные. Огромное облако искр. Потом обрушились и стены дома, и в темноте яростно запылали тела воинов, наваленные друг на друга в шесть слоев, – мы видели изуродованные лица и чуяли запах жареной плоти, и тела странно изгибались в огне, падали, выкатывались на обугленную траву, больше не удерживаемые стенами. Опять взлетели искры, это была точнейшая картина ада и смерти, и в эти минуты я больше не мог думать – голова моя, лишенная крови, пустая, грохочущая, потрясенная. Кавалеристы рыдали, но не теми слезами, которые я знал. Другие швыряли шляпы в воздух, будто на некоем безумном торжестве. Третьи повесили головы, словно только что узнав о смерти близких. Казалось, в округе не осталось ничего живого, включая нас. Нам не было места, мы были не здесь, мы теперь стали призраками.
Горожане решили закатить огромный пир в знак признательности. Весь городок был – одна короткая улица с горсткой новых домов по обе стороны. Рядовых Перла и Уотчорна майор потихоньку задержал, и теперь они сидели под замком в форте, порой жалуясь через окно для подачи еды. Майор сказал, что разберется с ними в свое время. Если не считать этого, городок весь был полон приготовлений и общей суеты в предвкушении завтрашнего дня. Предстояло забить и разделать медведя и оленей, а еще у них была свора собак. Оказалось, что индейцы держали собак, и горожане сбили их в кучу, как овец, и пригнали в город под дикий лай и тявканье.
Майор тем временем распорядился насчет доставки лопат из скобяной лавки, и мы выкопали две траншеи в диком месте за покинутым поселением и стали сволакивать туда тела и скидывать вниз. Майор ни за что не хотел, чтобы до них добрались волки, хотя горожанам, кажется, было все равно. Они очень удивлялись усердию майора, но он не собирался думать так же, как все, хотя при этом сохранял вежливость и не повышал голоса. Майор высказал нам свое мнение, когда мы неохотно выстроились в этом ужасном и навеки про́клятом месте с лопатами для похоронных работ: по-евойному выходило, что у индейцев есть душа, как и у всех остальных людей. Я бы и хотел рассказать вам, что чувствовал, да только это все меня вернуло в Канаду, в чумные бараки, а я считаю, что незачем туда возвращаться. Тогда тоже были ямы, и туда бросали людей. Тысячами. И младенцев тоже. Я сам все это видел ребенком. Темное это дело, когда мир не видит проку в тебе и твоих близких, а потом за вами является Смерть в окровавленных сапогах.