Счастье, думает Лаврентий, что в нашем жестоком мире живет такой человек, как Коменский. Он идет вперед, высоко подняв факел, освещая дорогу другим. Увы, не многие следуют за ним. Человечество разбрелось по многим дорожкам и тропинкам. Одни из них ведут в болото, другие — в пропасть, третьи — неизвестно куда. Но каждый, кто зовет за собой, уверен, что лишь его путь правильный, лишь себя он считает непогрешимым и глух к голосам, предупреждающим об опасности. Подобные люди стремятся к власти и признают только одну опасность — эту власть упустить.
Узость мысли, ненависть к инакомыслящим — вот что губит человечество! А Коменский широк в воззрениях, его мудрость выше тщеславия и жажды господства. Он готов выслушивать возражения, свободно дискутировать, убеждать. Главное для него — истина. Его оружие — разум и совесть.
Видя, что его собеседник задумался, замолчал и Ян Амос. Но пауза продолжается недолго. Лаврентий де Геер, вздохнув, возвращается к беседе. Да, чудовищные беды принесла слепая жестокость королевского войска в Лешно. Узнав об убийствах, о гибели города, он немедленно начал разыскивать Коменского и испытал огромное облегчение, когда получил сведения, что Ян Амос жив.
— А это главное, — добавляет он, — об остальном мы позаботимся.
Как и отец, Лаврентий немногословен, но взгляд его выражает больше, чем могли бы сказать слова.
С необыкновенным интересом молодой де Геер расспрашивает Коменского о трудах последних лет, о задуманном, о свершенном. Все больше увлекаясь, Коменский излагает замысел «Всеобщего совета». Ян Амос слушает себя как бы со стороны. Не обманулся ли он, испытав восторг, когда однажды увидел еще не написанное сочинение в целом? Это чувство было подобно удару молнии, разорвавшей тьму глубокой ночи. Много раз потом он проверял себя, перечитывая готовые, отстоявшиеся главы, желая еще и еще раз убедиться в истинности своих мыслей, убедительности аргументов, ибо этот труд, вобравший в себя его нравственные, религиозные, педагогические, общественно-правовые идеи в самом полном и завершенном их изложении, он считает самым главным деянием своей жизни, ее итогом. Нет, он не ошибался, полагая, что «Всеобщий совет» укажет путь человечеству к спасению. Излагая главные мысли сочинения де Гееру, Коменский снова испытывает волнение...
Де Геер заинтересован. Ян Амос показывает две первые части — «Панегерсию» и «Панавгию», переписанные набело в Гамбурге и приготовленные для типографии. Де Геер оставляет их у себя. Он намерен отдать эти части для перевода на французский (так как недостаточно хорошо владеет латинским языком), а затем, ознакомившись с ними, отдать в печать, если, разумеется, сочтет это необходимым. Впоследствии так и произойдет: де Геер станет издателем «Всеобщего совета» и всех пансофических работ Коменского.