— Вы звери! Хуже, чем звери, — фашисты! Эсэсовцы! А ты, Барковский… Грязный, лживый, жестокий, трусливый недоносок! Я поняла. И если ты сию же минуту не уберешься навсегда, все ребята узнают, что ты им врал! Ты вырвал страницы из моего дневника? И куда ты их дел, интересно?
Нет, Анастасия Николаевна не была сломлена шантажом и не собиралась кончать с собой! Она была готова идти против мерзавца до конца. И Барковский это понял. Он схватил учительницу за руку и потащил к раздевалке.
— Пошли, покажу, куда я их дел! — пообещал он.
— Пусти! — закричала Истомина, отбиваясь.
Тогда лидер класса зажал ей рот и крикнул своим спартанцам:
— Спарта, алале! Помогли, быстро!
Они подчинились. Схватили учительницу за руки, за ноги, занесли в раздевалку. Бросили на скамейку. Но она и здесь продолжала бороться.
— Только попробуй меня тронуть, мерзавец! — крикнула она Барковскому. — Мальчики, что вы делаете? Как вы можете его слушаться? Что с вами?
Барковский ухмыльнулся:
— Все здесь меня слушаются, все! Не поняла еще?! «Мальчики»! Эти мальчики тебя сегодня ночью чудом не трахнули, дура! Этот вот мальчик фломастером у тебя на сиськах смайлики рисовал — заметила? А этот…
— Это все ты, я знаю!
— Правда?!
Барковский с силой разорвал у нее на груди блузку и отошел в сторону.
— Я тебя пальцем не трону! А вот они… Ну что, спартанцы, кто сильный? Давай, Худя! Или ссышь? А ты, Марат?
— Давай я! — вызвался Довженко.
И шагнул к учительнице.
— Нет! — отчаянно крикнула Истомина.
Она вскочила, оттолкнула Барковского, увернулась от Довженко… К двери было не пробиться — там маячили Худяков и Галимов. Тогда она вскочила на скамейку, оттуда на подоконник. В этот момент в раздевалку вбежал Баграмов. Крикнул:
— Не надо!
— Стой, идиотка! — вторил ему Барковский.
Но он не отошел, он пытался ее схватить, и она вновь отскочила, спиной разбила стекло и полетела вниз…
Все застыли, не зная, что делать. Все, кроме Барковского. Он подошел к Баграмову, сказал:
— Значит, так. Ты нас заставил раздеться и лапал. Тут вошла Настя, заорала. Ты за ней погнался, и она от тебя сиганула.
Баграмов сжал руки:
— Нет! Умоляю!
— Тогда забудь, что ты видел, понял?!
И учитель покорно кивнул. Барковский обернулся к остальным:
— Значит, так, спартанцы. Шел урок. Она вошла сама не своя, побежала в раздевалку. Мы офигели, ничего не поняли, пошли следом, а она уже внизу. Ясно?! Я спрашиваю: ясно?!
И он дождался, пока каждый из них кивнет…
— Как ты узнал? — спросил Крюков, когда Максим закончил свой рассказ.
— Да так… Поговорил с каждым по душам. Так-то они спартанцы, конечно. А дашь по печени разок — слабеют. Я пытался следователю рассказать, как дело было, но он, похоже, заряжен.