— Перевожу на нормальный язык, — с легкой улыбкой произнес он. — Это камень в мой огород, спартанцы. «Что-то случилось…» А когда? Когда Миша Барковский в класс пришел. Как говорил товарищ Аристотель тыщу лет назад…
— Две тыщи, даже больше, — послышался тихий голос Худякова.
Он не мог не поправить вожака — просто не мог.
— Ну, две. Так вот, он говорил, что событие — это то, после чего ничто не может идти, как раньше. Понимаете? Я пришел, и всему крышка. Аньку отец перестал по лицу бить, и она резко подурнела. Худя — шакал, потому что расхотел быть грошовым врачишкой. О Шорину теперь ноги никто не вытирает, а ведь могла бы стать примерной домохозяйкой, родила бы кучу карапузов какому-нибудь рабочему человеку, а он бы ее лупил по выходным — красота! Суворова вообще просрала карьеру дипломата и по рукам пошла. Что еще?
— Дай мне сказать! — попытался остановить его Юров.
Улыбка исчезла с лица Барковского. Теперь он выносил приговор.
— Да ты уже все сказал. Теперь я скажу, что изменилось: твое место в пищевой цепочке. Был такой Макс Юров — опытный, матерый, рано повзрослевший. И вдруг раз! И оказался лузером, пустым местом. Помнишь, я сказал, что ты симулируешь чужую жизнь? Теперь скажи честно, кто из вас симулянт — ты или они?
— Ты! — ответил Максим.
— Я не притворяюсь взрослым, — сказал Барковский. — Мне не страшно. А ты… просто маленький, обоссавшийся от страха мальчик.
Это было намеренное оскорбление, и Максим его так и оценил: кинулся на обидчика. Но тут на руках у него повис Довженко, которому суетливо помогал Худяков. А Шорина поспешила загородить Барковского.
— Ладно, пустите, — сказал Максим. — Не трону я вашего фюрера.
И когда Довженко разжал свои спортивные объятия, Юров повернулся и, ни на кого не глядя, стал спускаться вниз. А Барковский вновь улыбнулся и произнес:
— Спасибо, парни. Все нормально. Поболтайте пять минут, мне надо с Гошкой кое-что обсудить.
Они отошли в сторону, и Барковский тихо предупредил:
— Участковый тебя про Баграмова спрашивать будет.
— С чего ты взял? — растерялся Гоша. — Зачем?
— Он знает, кого ты мочишь в «Спарте». И не только в «Спарте».
…Крюков в сопровождении вахтера Филиппыча осматривал школьную мужскую раздевалку. Вахтер выглядел обиженным, так что капитан спросил:
— Вы чего такой мрачный, Юрий Филиппыч?
— Ничего… — пробурчал вахтер. — Воскресенье, блин, удалось… Посмотрел, блин, телевизор спокойно…
— Я ненадолго, — успокоил его Крюков. — Еще насмотритесь.
Тут он заметил в углу какую-то неприметную дверь, заставленную всякой рухлядью.
— Это что за дверка такая?