— Высватали, как же… — сказал один боец другому, так что Данила прекрасно слышал. — Гордейка-то из-под полы приторговывает, так ему пригрозили Земский приказ на него натравить…
— А ты, Трофим? — спросил Трещала хромого мужика, который незаметно вышел посмотреть, как учатся бойцы.
— На меня надежды мало, не поправлюсь, — отвечал тот. — Не обессудь, Трещала, ты же меня знаешь, я и в прошлом году был за тебя, и в позапрошлом.
— Ты боец ведомый, — согласился Трещала. — Вот тебя-то в стенке и недостает…
— Кабы только его… И Бугая сманили, и Афоньку, и Михея… Вот ведь скверная девка… — проворчал Томила. — Как ведала!.. А может, и ведала…
— Ты о ком это? — полюбопытствовал Данила.
— Да про Авдотьицу я! Может, знаешь — на Неглинке живет, от твоей кумы неподалеку!
Данила насторожился.
— Вспомнил, аль нет?
— Их всех не упомнить.
— Она ростом с Ивановскую колокольню!
— Теперь припоминаю… — И Данила выразительно поглядел на скомороха: мол, коли начал, так рассказывай! Тот, однако, крепко задумался.
— Вот что, молодец, — сказал, вдоволь надумавшись, скоморох. — Ты ведь с Соплей сговаривался?
— Было такое дело, — согласился Данила.
— Сейчас все стенки уж составились и вместе держатся, чтобы кого в последний миг не сманили. Есть у меня один боец на примете, я его ждал, ждал, а он носу не кажет, а сговаривались еще на Рождество, когда он на Москву приезжал. И охота мне знать, не у Сопли с Одинцом ли оказался. Мне туда нос совать нельзя, да и никому из наших тоже, а ты человек посторонний. Коли бы ты мне про него разведал — я бы тебе заплатил! Или бы Трещала тебя безденежно учить взялся! Да я и сам многому научить могу. Нам важно знать — там он или не там…
Данила усмехнулся: дивная зима выдалась, розыск с розыском схлестываются! Вспомнил, как Богдаш едва с подставной женкой грех не сотворил, — еле смех удержал. А тут еще бойцы в хитрости ударились…
— Сегодня-то не выйдет, — сказал он, опомнившись. — Меня с конюшен ненадолго отпустили. И то уж пора возвращаться.
— А я извозчика возьму! — пообещал Томила. — Птицей долетим!..
— На забор вспорхнем и все разглядим, — ехидно продолжил Данила. — Они, чай, тоже стерегутся.
— Да поедем, свет! Мы еще Бажена с собой возьмем! Ступай сюда, Баженушка!
— Нет, Томила. Сказано — нет, так и не пойду. Мне на конюшни пора. Все чистим, скребем! Передавали из Верха — государь опять к нам пожалует, да и не один.
— А с кем?
Говорить, что государь собирался взять с собой своего единственного сыночка, царевича Алексея Алексеевича, Данила не пожелал. Во избежание дурного глаза, да и не только глаза, царевичей являли народу лишь когда их уже впору было женить, а царевен — и вовсе никогда. Только самые близкие их и видели. То, что государь хотел сына учеными лошадками потешить, говорило о его великом доверии к конюхам.