Сразу сделалось ясно, кто одолел.
Пошли доставанье кошельков, хитрые расчеты, передача проигранных денег из рук в руки.
— А ты заклада не ставил? — спросил Данилу Семейка.
— А ты?
Семейка пожал плечами — мол, глупости все это. Он вообще держался подальше от всяческой суеты, и Данила даже не мог припомнить, чтобы когда-либо видел этого конюха пьяным.
— На палке перетягивать нетрудно, — сказал Семейка. — А то еще другой способ есть — указательный перст сделать крючком, да перстами сцепиться. Там не тяжесть, а ухватка важна.
— Семейка, ты ведь из татар, а как татаре борются?
— На кушаках. Ухватятся обеими руками за кушак противника, левым плечом упрутся… — Семейка проделал все это с Данилой. — Ты тоже меня держи, а теперь попробуй повалить! Чур — перехватывать и носок подставлять запрещается!
— А как же?
— А догадайся!
Они постояли, сопя и пихаясь. Вдруг Семейка, согнув руки в локтях, резко приподнял Данилу за кушак.
— Вот как! — но бросать не стал, а вернул в прежнее положение и отпустил.
— Да-а… — протянул Данила. — Вот что, мне бы завтра на лед выйти…
— Подраться? — прищурился Семейка.
— Да нет, походить, послушать, что люди говорят. Хочу понять, как большие заклады ставят. Ведь не сходятся же вместе князья, бояре и купцы, как вот сейчас братья Онуфриевы с Бухвостовым! У нас-то просто — все друг дружку знаем и видим, один закричал, другой отозвался, по рукам ударили — да и вместе на потеху смотрят. А они как?
— Это ты толковый вопрос задал, — согласился Семейка. — Ведь и точно — не друг с дружкой они рукобитье устраивают. Давай-ка беги прямо сейчас, Данила, там, может, еще две стенки сошлись. Родька-то надолго из конюшен отлучиться не может, два боя посмотрел — и доволен. Беги, потолкайся среди людей! Авось, глядишь, чего и проведаешь!
Данила стрелой вылетел из Боровицких ворот, от Водовзводной башни не спустился — съехал к реке и увидел толпу, и услышал ровный гул голосов. Толпа не расходилась — это означало, что еще один бой предстоит.
Данила поспешил туда, придерживаясь кремлевского берега…
* * *
Масленицу Стенька и любил, и недолюбливал. Уж больно много было с ней хлопот — и без того на Москве пили немало, а тут, накануне Великого поста, многие норовили напиться впрок, что и кончалось плачевно: иной в драке получал поленом по лбу, иной, десятка шагов не дойдя до дому, падал в сугроб и замерзал насмерть. Всякого рода ворье ликовало — когда по улицам и торжищам шатаются толпы подвыпивших и безалаберных москвичей, при небольшом везении на весь остаток зимы себя обеспечишь…
А куда несутся, малость протрезвев, обиженные и осиротевшие? Да в Земский же приказ!