Март, последняя лыжня (Соболев) - страница 46
Ефим Иванович вывесил рисунок на доску и сам долго и пристально смотрел на него. А потом уже во время урока Данилка видел, как Ефим Иванович внимательно и чуть растерянно смотрел на склоненную голову Сашки, рисовавшего в это время кувшин на столе.
— Теперь буду только на пленэре работать, — сказал Сашка, когда они шли домой из школы.
— На каком планере? — удивился Данилка и даже остановился.
— Не на планере, — засмеялся Сашка, — а на пленэре. Это французское слово такое. На воздухе, значит, с натуры писать. В прошлом веке французские художники такое правило для себя сделали. И у нас Саврасов тоже своих учеников на пленэр водил, у него Левитан учился. Все! Больше я не копирую.
И как отрезал. Не стал даже Ван-Гога копировать.
На Сашкиных акварелях появились городские улицы после дождя; вечерние трамваи, когда в лужах переливаются огни; заводские трубы, будто врезанные в зеленое небо; горбатый железный мост через речку, рассекающую город на две части; городской сад на утренней зорьке. И все это было выполнено нервным мерцающим мазком или штрихом. На рисунках был водоворот цвета, тонов, полутеней — клубящийся фейерверк красок, как у Ван-Гога, и в то же время совершенно не похожий на него. При виде этих акварелей охватывало чувство радости и тревоги одновременно, и самому хотелось рисовать, рисовать и рисовать.
А Сашка все искал новые уголки города и, забравшись куда-нибудь на крышу или пристроившись у ограды, тут же на лету схватывал пеструю толпу на улице, одинокую лошадь у горкома или драку в детском саду. Раз как-то он пришел поздно вечером к Данилке и позвал его «смотреть ночь».
Они выехали за город к реке и расположились на берегу, неподалеку от рыбаков. На другой стороне реки, на высоком холме, белела старая крепость, поставленная казаками еще при Борисе Годунове. Через реку был перекинут железнодорожный мост, по которому часто проходили поезда. Ребята сидели возле самой воды, чувствуя речную прохладу и слыша тихий плеск волн в темноте. В городе гасли огни, но завод под горой продолжал работать, и небо время от времени озаряло пламя — это выливали раскаленный доменный шлак на отвале.
Ребята сидели молча, и Данилка вспомнил деревню, своих дружков Ромку и Андрейку, вспомнил, как гонял с ними в ночное лошадей и как дед Савостий рассказывал им про колчаковщину. Сладко и грустно защемило сердце. Что-то делают сейчас его дружки, может, опять сидят в ночном у костра, только теперь уже без деда Савостия. Еще зимой отец получил из деревни письмо, из которого узнали, что дед умер и похоронен со всеми почестями — деда любила вся деревня.