Разговаривая, я украдкой посматривал на Таню. Она мне казалась еще милей, чем представлялось ночью.
После фильма мы гуляли по деревне. Было тихо. Ветер прекратился еще утром, потеплело, и снег не скрипел под ногами, а мягко шуршал. Мы брели по тропинке, протоптанной за день в свежем снегу, мимо невысоких изгородей из штакетника, окружавших большие крепкие избы деревни. Я чувствовал себя свободно, легко, той скованности, которой я опасался, представляя вчерашней ночью это свидание, не было. Отчего так — я не ведал.
В этот вечер я узнал, что Таня занимается в Москве в педучилище. Из разговора с ней я понял, что больше. всего она любит возиться с детьми. И что мне тогда показалось странным — видела она себя в будущем хозяйкой дома, многодетной матерью и учительницей сельской школы.
— А почему сельской, а не городской? — спросил я тогда.
— Нет, только не в городе, — ответила она. — Там я чувствую себя роботом. Вздохнуть некогда. Я знаю, у меня сестра там живет. Нет.
В то время ей было семнадцать лет.
С этого вечера я вначале неотчетливо, а потом все ощутимее стал чувствовать себя уверенней и серьезней, стало казаться, что смысл моей жизни стал понятен и цель обретена, появилось ощущение, что в жизнь мою вошел человек, о котором я должен заботиться и оберегать его.
Каждый день в три часа я со сладким волнением в груди начинал прислушиваться — не идет ли электричка из Москвы. Наша бригада изолировала трубу недалеко от железнодорожной линии. И вот от платформы «Гигант» доносился характерный звук, похожий на начало завывания сирены. Это набирала скорость электричка. Через минуту показывались вагоны, которые на фоне снега казались ослепительно зелеными. Они проплывали между тонких стволов осин и берез и исчезали за поворотом. Мне хотелось помахать рукой. Я знал, что в одном из вагонов сидит Таня, знал, что сейчас она смотрит в окно и, возможно, видит меня.
Встречались мы почти каждый вечер. И вскоре я начал читать учебники, готовиться к экзаменам. Теперь все мои мечты о будущем были связаны с пединститутом.
Но весной все повернулось по–иному. Я получил повестку. Таня, узнав это, заплакала.
— Ты меня не забудешь?
— Не говори так… Там забывается труднее.
— Я буду писать тебе каждый день, — шептала Таня.
В эту ночь она впервые привела меня к себе домой и впервые я остался с ней в комнате при свечах…
От этого вечера остались в памяти только неясные осколки: зыбкий, вздрагивающий огонек свечи; близкое, такое родное лицо на моей руке и губы, сладчайшие в мире губы… Помню, потом мы проводили все вечера при неверном свете свечи и без конца говорили о будущем.