— Ларис, скажи, только честно, у меня есть талант?
— Ишь чего захотела! — засмеялась сестра.
— Я серьезно! Ты давно уже выступаешь, должна разбираться…
— Ну, если серьезно, то, знаешь, талант, милочка, штука редкая! Ответить тебе сейчас вряд ли кто сможет. У тебя голос есть, чувство тоже, значит, данные есть! А как ты ими распорядишься, этого никто не подскажет. Я знала людей с более яркими данными, а они так ничего и не добились…
— Я добьюсь! Я на все пойду, — убежденно сказала Света, а Лариса подумала с грустью: «Еще один несчастный человек! И какой бес тянет нас на публику? Почему нам мало обыкновенного человеческого счастья? Откуда это взялось в нашей крови?»
— А ты уверена, что только в этом твое счастье? — спросила она.
— Ты считаешь, что мать наша счастливую жизнь прожила? Всю жизнь то на коровнике, то на свекле. Ты ее, свеклу, не полола в жару, не чистила ее в мороз, не таскала из–под снега…
Лариса засмеялась и перебила Светлану:
— Ну–ну, разошлась!
Светлана не презирала крестьянский труд. Нет! Этого у нее и в мыслях не было. Бывало, летом она помогала матери полоть свеклу. Тот, кто не делал эту работу, конечно, не представляет, каково целый день на жаре махать тяпкой, целый день на ногах. Света старалась не отставать от женщин, хотя и руки болели, и ноги не шли, и голова кружилась, даже поташнивало. Зато как приятно было слушать, когда во время короткого отдыха бабы говорили матери:
— Ну и девка у тебя! За что ни возьмется — все в руках горит!
— Она с детства такая, — улыбалась мать. — Только из люльки выползла, как за тряпку взялась, полы мыть помогать. Я не препятствовала. Пусть возится, раз охота!
— Это правильно! Их, детей–то, с таких лет и надо приучать к работе, а то мы все жалеем, когда они маленькие, а как вырастут — плакать начинаем.
От таких слов усталость проходила быстро. Светлана любила похвалу, любила быть в центре внимания.
— Руки–то у тебя, Света, золотые, а ты зачем–то на сцену лезешь, — обращались к ней бабы. — Оставалась бы тут. С такими руками к тебе быстро бы почет пришел. Верка Манюшкина осталась, теперь ей вот орден дали. Ни одно совещание в области без нее не обходится. И ты бы так…
— Что вы, — отвечала мать. — Я уж ей говорила–говорила! Ничего не берет! Втямилось ей певицей быть, и все!..
— А ты разве не счастливая? — спросила Света у Ларисы. Она была убеждена, что сестра живет так, как ей хочется, не испытывая ни в чем нужды.
— На свете счастья нет, а есть покой и воля, — тихо проговорила Лариса. — А у меня нет ни покоя, ни воли… Вот ты про мать говорила, счастлива ли она? Да, таскала она свеклу из мерзлой земли, жарилась в поле, не имела вот такой квартиры, но она счастливей меня, счастливей! Я вот над Костей твоим подсмеиваюсь, ты думаешь, потому, что он плотник, работяга! На сцену не выпархивает, как я… А я, может, ему завидую! Ты вот оправдывать его начала, мол, в институт поступит. Да разве счастье в институте? Он и без института счастлив будет. Мучений нравственных ему не испытывать. Может быть, я от зависти насмешками своими хочу опустить его до себя…