Изможденное, покрытое синяками и кровью бледное лицо Марины озарилось от счастья.
– Сашок! – торопливо заговорила она. – Все отлично! Только держись, ладно?
Губы младшей сестры дрогнули.
– Ма… – шепнула она. – Мама.
– Да! – едва не крикнула Марина. Она споткнулась и, потеряв равновесие, упала на колени, больно ударившись о твердую, как асфальт, льдышку. – Да, мы идем к маме! И к папе!
– Дядя Боря, – едва слышно произнесла Саша, и ее ротик раздвинулся в слабой улыбке.
– Конечно, дядя Боря, – хрипло дыша, поддержала сестру Марина. Ей удалось подняться на ноги, и она двинулась дальше. Руки онемели и тряслись от напряжения, но девочка и не думала об отдыхе.
Не останавливайся.
Не упади.
Не останавливайся.
И не оборачивайся…
Перепачканные кровью уши ослика, которого продолжала держать Саша, мягко покачивались в такт движению.
– Сашок, давай споем песню? – дрожа от холода, предложила Марина. – Давай про день рождения? У тебя ведь через два месяца день рождения, Сашок! Ты же не забыла? Мы приготовим пирог! Яблочный пирог, Сашок!
Саша безмолвствовала.
– …у меня для тебя сюрприз, – продолжала говорить Марина, со страхом понимая, что слышит свой голос словно издалека, будто принадлежавший совершенно чужому человеку. – А уж какой тебе сюрприз сделает папа! Я имею в виду дядю Борю! Уверена… что ты обрадуешься! Ты ведь хотела друга для своего Тима? Сто процентов, у тебя будет второй ослик! Сашок! Давай споем песню!
Моргая, она посмотрела на сестру.
Глаза Саши были открыты, и на них тихо опускались снежинки.
– Давай вместе, – прошептала Марина. – Прилетит вдруг волшебник…
По ее холодным щекам хлынули слезы, капая на застывшее лицо сестры.
– …в голубом… вертолете… и бесплатно… покажет кино…
Слезы душили, к горлу подступил комок, и Марина замолчала.
Кружилась голова, к глотке подступала тошнота, ее качало из стороны в сторону, словно цветок под порывом ветра, но, выжимая из себя последние остатки сил, худенькая девочка с сестрой на руках продолжала медленно двигаться вперед, к трассе.
* * *
Сапог вытер лицо, взлохматил сальные волосы, еще раз оглядев поле боя. Со стороны можно было подумать, что через эту несчастную гаражную пристройку прогнали стадо обезумевших зубров. Керосин застыл на донельзя захламленном полу, скрючившись в нелепой позе. Лицо наркомана превратилось в сплошную вдавленную рану – избивая его, Сапог в ярости обрушил на Керосина телевизор. На лбу виднелась глубокая вмятина, нос сплющен, рот напоминал рваную дыру, под головой расплывалось густое озеро крови.
«А как же письмо Керосина? Насчет убийства твоей мачехи!?» – ехидно полюбопытствовал внутренний голос, но Сапог был настолько взбешен, что полностью утратил способность здраво рассуждать.