Стеклянное проклятие (Тимайер) - страница 41

Звон этот раздался совсем близко, эхом отразился от стен домов и произвел совершенно непредсказуемый эффект. Неведомая сила подняла Гумбольдта в воздух и швырнула на снег, где он и остался лежать неподвижно. Беллхайм же, напротив, повел себя так, будто в него вселился сам дьявол. Он зажал уши руками, задергался и закричал так, что все присутствующие, окружившие место схватки, начали пятиться. А затем этнограф вновь преобразился: съежился, становясь с каждой секундой все меньше и меньше, и, наконец, совершенно исчез.

Воцарилось потрясенное молчание.

Непостижимо! Никто не мог объяснить того, что только что произошло у всех на глазах. Гумбольдт поднялся, отряхнув пальто от снега, и присоединился к остальным. Вокруг уголка заснеженного сада, где только что кипела странная схватка, образовалось плотное кольцо людей, словно ожидавших, что Рихард Беллхайм снова возникнет из ниоткуда.

Однако ничего подобного не происходило. Этнограф исчез, не оставив следа. Ни горькие рыдания его жены, ни взволнованные возгласы, изумленные взгляды и перешептывание гостей ничего не могли изменить. Вскоре появились жандармы и двинулись на поиски в окрестностях, но результатов их усилия не дали никаких.

Рихард Беллхайм исчез. Все, кто в последний раз видел его новогодним утром 1 января 1894 года, ясно понимали, что он никогда больше не вернется.

Лондон, неделей позже Фехтовальный клуб королевских стрелков считался одним из старейших в Лондоне. Основанный во времена лорда Нельсона и его легендарной победы в битве при Трафальгаре, клуб необычайно строго относился к соблюдению своих правил и к составу членов. Быть принятым туда означало обзавестись связями в высших кругах, близких к королевскому двору. Можно даже сказать, что этот клуб предназначался исключительно для представителей высшего общества и тех, кто стремился в него войти.

Круглое кирпичное здание с позолоченным куполом и беломраморной колоннадой возвышалось на берегу Темзы неподалеку от Вестминстерского собора. Колонны были увиты плющом, а платаны, росшие рядом, отбрасывали на фасад густые тени. Из недр здания беспрестанно доносился звон клинков.

Макс Пеппер никогда не любил шпаг. И не только их. Он испытывал острую неприязнь к любому оружию. Стремление иметь при себе шпагу или револьвер журналист считал признаком инфантильности. По его мнению, того, кто вечно кичится длиной клинка или калибром ствола, Господь лишил уверенности в себе или большей части мозгов. А чаще, и того, и другого сразу.

Зато себя он считал человеком, способным справиться с любой ситуацией силой собственного разума и крепостью духа. К тому же, он вовсе не был беззащитной жертвой. В Андах, в Городе Заклинателей Дождя, он не раз доказывал, на что способен. Но убивать ему никогда не нравилось.