– Росс, – услышал он спокойный, суховатый голос Риттермана, – извини, что беспокою тебя на работе.
– Ничего. Что случилось?
Последовала длинная пауза; услышав треск в трубке, Росс подумал, что их разъединили. Потом врач заговорил снова:
– Помнишь, ты просил меня на той неделе осмотреть Веру?
– Да. – Росс вошел в туалет, свободной рукой приспустил штаны. – Ее тошнит, Джулс, причем уже довольно давно.
– Я сделал ей ряд анализов, – нерешительно продолжал Риттерман, – и потом потребовались еще другие, дополнительные анализы. Я… может быть, я не вовремя, Росс?
Облегчая мочевой пузырь, Росс сказал:
– Вообще-то, да. Мне нужно возвращаться в операционную. – Но тон врача обеспокоил его. – Что такое, Джулс? Что показали анализы?
– Слушай, Росс, по-моему, нам надо об этом поговорить. Когда ты освободишься? Я мог бы подъехать к тебе.
– А по телефону нельзя?
– Лучше не стоит. Так во сколько ты сегодня заканчиваешь?
Встревоженный, Росс ответил:
– Около шести, но мне нужно еще заехать на квартиру и переодеться. Вечером торжественный обед в Сити.
– Когда тебе надо там быть?
– В половине восьмого.
– Я мог бы заскочить к тебе в шесть тридцать на несколько минут – мне нужно уйти до семи, мы идем на балет.
– Что с ней, Джулс?
– По-моему, лучше всего нам обсудить ее состояние с глазу на глаз, Росс. Боюсь, дело плохо.
Во второй раз он съездил туда ради того, чтобы раздобыть ключ.
Перед тем мальчик проскользнул в квартиру через крошечное окошко в туалете, – видимо, его постоянно держали приоткрытым, и оно находилось вне поля зрения соседей. От окошка до пола было почти шесть футов – если она будет дома, то услышит глухой удар от падения. Поэтому мальчик снял запасной ключ, висевший на крюке за кухонной дверью, отнес его к жестянщику и заказал дубликат, за который заплатил из собственных скудных сбережений. В качестве дополнительной предосторожности он также купил баночку машинного масла и смазал все дверные петли в том доме.
Из холла пробивался свет, и он видел, в каком запущенном состоянии находится кухня – в точности как раньше: грязные тарелки горой навалены в раковине, на рабочем столе вскрытая банка с консервированными спагетти, на пластиковом обеденном столе две тарелки с остатками еды; обе тарелки утыканы сигаретными окурками. На полу, возле мусорного ведра с педалью, яичная скорлупа и апельсиновая кожура.
Отвратительно! Просто с души воротит.
Ее неряшливость оскорбляла его до глубины души.
Послышался резкий щелчок – холодильник вдруг замолчал. В тишине ее голос казался громче:
– О да! Не останавливайся!