А Клара сказала.
По правде, мне с рота Клары услышался голос Пекаря:
— Мария, ты больна. Мы о тебе позаботимся. Ты еврейка, мы — тоже евреи. Мы хотели тебя забрать, когда ты еще была в четвертом классе. Мы побоялись — время было такое. Мы грызем себя, ты могла бы жить другой жизнью. А теперь другой жизни у тебя не будет. Мария, ты понимаешь, о чем я?
Я спросила, может, Клара — моя мама, а Пекарь — мой папа?
Клара сказала, что нет, что Клара про меня и маму Тамару все-все поняла, только не до самого-самого конца, потому и не забрала.
У меня с головы само по себе выскочило:
— Генук!
Клара захню́пала носом.
Пекарь сказал, что Пекарь и Клара не допустят, чтоб меня поймали, что, конечно, меня никто не поймает, что в милиции никто-никто не сложит узел так, как сложил Пекарь, что в случае Яков скажет, что я и Яков пара и что пара была все-все время вместе, что надо скоренько пожениться — на случай тоже.
Я себе решила слушать и слушать. Человек не может говорить и говорить. У человека всегда бывает конец концом, хоть на слова, хоть на что.
Пекарь сказал, что Яков как человек сильно-сильно хороший, что Пекарь по-хорошему попросил, так Яков за мной и смотрел тоже.
Я сказала Пекарю, что спасибо, что я Пекаря не просила намечать меня для Якова, тем более как еврейку и жену с четвертого класса. Что я завтра-завтра буду замужем, что у меня мужа будут звать Александр Иванович Осипов, что я буду Мария Ивановна Осипова, что так получаются у людей стихи. Да, Клара Семеновна?
Клара встала и сказала, что так и получаются — и стихи, и все-все на свете, что Клара с Пекарем пойдут, что спасибо мне за хорошую встречу.
Я себе решила смолчать. Люди приходят и городят я не знаю что.
Я обхватила свою голову двумя руками с заходом на глаза и начала заколысывать там.
— Ааа, ааа, коты два, сири-бури обы-два…
Я сначала подумала, что голос пел у меня.
Потом я подумала, что голос — раз! — и запел у Ленина………………