Город стали бомбить и довольно часто. Многие дома в центре горели, о других районах я не знал. Особый запах горелых жилищ распространялся по улицам. Он не выветривался никаким ветром с моря и ощущался даже тогда, когда дома уже не горели.
Развалин возникло много на всех кварталах и внутри их: на Жуковской, Ришельевской, Екатерининской, Еврейской и других улицах.
Не знаю, кто нас надоумил собирать осколки, но мы собирали их после каждой бомбежки и радовались, когда они были еще теплыми. Казалось, что мы бегали за каким-то чудом. Вот она, «везуха»! И в головах наших даже не возникал вопрос, куда и зачем бежим. Летит самолет, свистят бомбы. Куда они попадут? Успеем увидеть, куда полетят осколки? Когда бомбы попадали на тротуары или мостовую, в воронке из земли торчало много теплых осколков…
Взрослые говорили, что бомбят наши самолеты. Кто такие «наши» я не знал и не придавал этому значения. Немецкие водители стали интенсивно готовить свои автомобили к эвакуации. Возле машин стояли открытые банки со смазкой, они были красивыми и ярко-разноцветными. Водители набирали в большие металлические шприцы их содержимое и залазили под автомобили. Нам было интересно заглядывать под днище и смотреть, как они работают.
В последний месяц оккупации Одессу бомбили настолько часто, что во время налетов жители даже никуда не уходили из своих комнат. Бомбы свистели по-разному, и нельзя было угадать, куда они попадут. Пацаны бегали по улицам под этот свист и слушали взрывы, не воспринимая их, как что-то опасное.
Возможно, наши самолеты бомбили город без какой-либо системы, сбрасывали бомбы в центр города «на удачу», которая улыбалась чаще немцам, чем тем, «кто был на территории, временно занятой врагом…»
Везло немцам, проживавшим в нашем доме по улице Жуковского 19, и в № 15, зато горели под ярким южным солнцем обычные жилые дома. Сейчас несложно подсчитать, сколько тогда появилось развалок: на их месте построены «сталинки».
Погибли, в основном, те, кто не смог эвакуироваться при отступлении наших войск в начале войны — старики, дети, инвалиды, женщины, пережившие оккупацию. Возможно, кто-то и думал о детях и женщинах, но, видимо, главенствовала мысль вождя, что «русские бабы еще нарожают».
В то время обстановка в городе оставалась голодной и непонятной даже нам, малолетним…
Несмотря на то, что боевые действия явно приближались к Одессе, я не видел пьяных немецких солдат, а тем более, офицеров на улице или в нашем дворе. Позволял себе такое удовольствие только денщик жившего в нашей коммуне офицера. Но он по возрасту был старше остальных немцев и, наверное, поэтому вел себя свободнее. Да и обязанности у него были менее военные, чем у остальных. Возможно, по другим я не мог определить их «веселое» состояние, что тоже вероятно.