Несколько позже денщик стал пить все чаще. Однажды он совсем «развеселился» и стал бегать по квартирам и парадной лестнице, поливал всех встречных по дороге одеколоном из пульверизатора. Денщик громко кричал: «кригге (война) капут, Гитлер капут!», поясняя, что он едет в Германию к своим «киндер».
Хорошо, если ему это удалось, хотя вряд ли он смог избежать участи большинства своих соотечественников. Денщик даже не был похож на солдата. Он выглядел скорее, как официант, но не очень угодливый. Для этого пожилого человека война была морокой, она лишила его привычной порции пива, заменив его горькой водкой и всякой дрянью. Никак ему не хотелось, чтобы она докатилась до его семьи. Денщик ожидал, что это безобразие вот-вот закончится после всех поражений немецких войск на Востоке — Гитлер капут, война капут…
А война будет еще больше года косить веселых и умных, злых и глупых, хитрых и наглых, а больше всех она уложила в землю самых смелых, добрых и порядочных людей, о которых писали в графе извещения о смерти: «место захоронения — неизвестно».
Немцы, сменившие румын, не были благодетелями, они, по-видимому, ожидали от высшего командования каких-то действенных изменений в политике, направленных на прекращение войны, уже проигранной, вплоть до свержения Гитлера. Многие понимали, что не самым худшим вариантом для них будет плен, а некоторые ожидали скорого окончания войны и встречи с родными… Мне приходилось видеть таких немецких солдат и офицеров.
Школа уже не горела. Рядом с ее остовом немцы подожгли большой пассажирский автобус, видимо, починить его было невозможно. Рядом валялись фары от него, которые мы с Ленькой подобрали, затем влезли в машину, разместились на сиденье водителя и стали рулить, жужжа себе под нос.
Начался налет авиации, но мы ни на что не обращали внимания. Из горящего автомобиля мало, что можно было видеть, и только Ленькина мама тетя Дозя своим криком заставила нас выскочить из него.
Мы быстро перебежали дорогу и влетели в парадную дверь нашего дома, которую тетя Дозя успела закрыть на задвижку. Раздался взрыв фугасной бомбы, дверь рванулась, но удержалась на месте.
От автобуса осталась только рама, а рядом с ней образовалась воронка глубиной 5–7 метров и диаметром примерно пятнадцать. Так первый раз нам повезло, но мы этого еще не понимали.
Налеты на город становились все интенсивнее, и нам надоело собирать осколки бомб. Мы бегали смотреть на пожары. Видели плачущих женщин, собиравшихся возле горящих домов, но не воспринимали их горя близко. Чужую беду мы привыкли видеть постоянно.