Когда они, задыхаясь от спешки и тревоги из-за совершенного ими преступления, подбежали к «BMW», Ронан сказал Ганси:
— Знаешь, когда ты будешь баллотироваться в конгресс, кто-нибудь обязательно прознает об этой истории и повесит ее тебе на шею.
— Заткнись, Линч, и крути баранку.
Они перезахоронили кости в старой разрушенной церкви; это была идея Блю.
— Их здесь никто не потревожит, — сказала она. — К тому же мы точно знаем, что здесь проходит силовая линия. И земля освященная.
— Ладно, — сказал Ронан. — Надеюсь, ему это понравится. А я потянул мышцу.
— С чего бы это? — фыркнул Ганси. — Ты же стоял на страже.
— Когда открывал капот.
Закончив погребение, они молча застыли посреди обрушившихся стен. Блю то и дело поглядывала на Ганси, который стоял, держа руки в карманах и склонив голову к тому месту, где они только что зарыли Ноа. Ей казалось, что его дух прошел по этой самой дороге совсем недавно, буквально только что, и, с другой стороны, с тех пор миновало все время, каким обладает мир.
Ганси. Вот и все.
Она ни в коем случае не станет тем человеком, который убьет его, поклялась она себе.
— Может быть, поедем домой? Здесь так жутко.
Все четверо радостно обернулись. В дверной арке церкви стоял Ноа, привычно встрепанный и более плотный, чем он был за все время знакомства с Блю. Ну, казался таким. Он пугливо оглядывал полуразрушенные стены.
— Ноа! — радостно воскликнул Ганси.
Блю обняла его за шею. Ноа сначала, кажется, слегка встревожился, потом обрадовался и погладил ее непокорные кудряшки.
— Черни… — произнес Ронан, будто пробовал слово на вкус.
— Нет! — взмолился Ноа, не делая попытки освободиться из объятий Блю. — Я серьезно. Это место наводит на меня чертовский страх. Пожалуйста, ну, давайте уедем, а?
На лице Ганси появилась легкая, радостная улыбка.
— Да, можно ехать домой.
— Но я все равно не могу есть пиццу, — сказал Ноа, отступая вместе с Блю от церкви.
Ронан, задержавшийся среди руин, оглянулся через плечо на своих друзей. В тусклом свете фонариков изогнутый кончик татуировки, торчавший из-под его воротника, походил не то на коготь, не то на палец, не то на лепесток геральдической лилии. Он казался почти таким же острым, как и улыбка Ронана.
— Думаю, сейчас самое время сознаться, — сказал он. — Я взял Лесопилку из собственного сна.