Выходит, это и есть тот самый Яшин, в эскадрилье которого служит лейтенант Прохоров. С ним-то волей-неволей придется встретиться. И сразу вспомнилось, как Яшин бросался на мяч, когда тот уже проскакивал в ворота. Потом он неторопливо вынимал из сетки присмиревший мяч и при этом как-то угловато и нескладно смеялся: «Гы-гы-гы». Движения у него медлительны, экономны, даже мешковаты.
— Да вон он, Яшин, со своим адъютантом стоит, — кивнул в сторону Виктор Иванович.
Возле зеленой дощатой трибуны стоял небольшого роста, коренастый майор — доблестный вратарь. А рядом с ним — капитан, почти такой же, как и его командир, крепыш. Он старательно обмахивал комэска махровым полотенцем, будто боксера, который только что бился на ринге.
Потанин расправил упругую грудь, изогнул спину, положил ладони на траву. Тело его взметнулось легким полукружьем и враз распрямилось. Постояв на руках, он резко опустил ноги. Лицо залилось горячей кровью. Подошел к скамейке, взял золотые наручные часы. Это, видать, и есть тот самый подарок командующего. Широко расставив локти, он пристегнул ремешок. На каждое его движение чутко откликались мышцы на груди и руках.
«Здоровенный… Небо-то — одной левой берет…»
— Бежит время, Сергей, — с досадой заметил Виктор Иванович. — Вот какие баталии мы тут разворачиваем. И комбинации у нас ненаигранные. Боже упаси. Творческие комбинации.
— Не боишься, Виктор, что судью на мыло?.. — в шутку спросил я.
— Э, — усмехнулся он. — Ничего! Пусть попробуют… А бегать-то, Сергей, надо. Ох, как надо. От пилотов отставать нельзя. Медвежьей шерстью обрастешь, — уже задумчиво произнес он. — Тут на стадионе откровенный разговор с юностью происходит. Тянусь. Вон даже в библиотеку регулярно бегаю и стихи читаю. Тоже, чтобы от молодежи не отстать. Знаешь, однобокий летчик с креном летает. — Он поскреб пальцами серебристый висок, вроде что-то припоминая. — Слушай, а с английским языком у тебя как? Ты в училище этот предмет, будь он неладен, крепко волок. А сейчас? — спросил он.
— По-анкетному: читаю и пишу со словарем.
— Тебе такое непростительно, — серьезно упрекнул Потанин. — А я осилил английский. Ты еще и стихи пописывал, увлекался. Помню, помню.
— Баловался, — признался я.
— А сейчас?
— Так, иногда… Для души…
— Летчику надо уметь и стихи писать. Обязательно надо. Завидую я тебе. Только стихи получаются понятные или как?
— Вроде бы понятные.
— Я это к чему спрашиваю? Читаешь иные современные вирши и ни черта не поймешь. Наплетено-наплетено. Ну ни уму ни сердцу. Зачем такие стихи? Помнишь, у Александра Сергеевича Пушкина: