Вот и ворота. На забороле башни – знакомый стражник Семко и рядом дружинник в полном вооружении, наверное, суздалец.
– Здорово, Семко! – сделал малый поклон Хотен.
– И ты здравствуй, Хотен, – лениво ответил Семко. – Давно тебя не было видно. Все, небось, за покражами гоняешь?
– Не без того. А живу теперь больше в своей усадьбе за Лыбедью. Да вот хочу проведать домишко на Малой Госпожиной – не разобрали ли соседушки на дрова?
– Проезжай с богом безденежно, как горожанин.
– Стой! – поднял тут железную руку дружинник. – Не везешь ли грамот от мятежных князей, кои злоумышляют на господина нашего на великого князя Юрия Владимировича?
– Не везу, боярине, – покачал головой Хотен, подняв на сурового стража честные голубые глаза. – Я простой горожанин и почитаю власти.
Хоть и мог бы сыщик повернуть раньше, он доехал вместе с Хмырем до самого торговища, чтоб уже там его оставить.
– Держи куны, Хмырь! Купи вина заморского красного, хлеба (признаться, соскучился я по вкусному киевскому хлебу!), рыбки там, скоромного не бери!
– Не брать, господине, скоромного? – хитро прищурился Хмырь.
– Не рассуждать! Купи дров, и чтобы их с тобой принесли к моей халупе. Начни с того, что протопи хорошенько, а потом убери, а постель мою высуши. Да, вот еще чего забыл я! Если, не дай того Бог, застанешь там, во дворе, бездомных, нищих каких-нибудь, сначала заставь их все убрать и вымести, а потом дай по шее и выгони. Чтобы все готово было к концу обедни, понял?
– Как не понять, господине.
Когда поднялся Хотен по Боричеву узвозу и оказался на узких, уже по-весеннему забитых народом улицах Горы, вот тогда только он почувствовал, что оказался дома, в Киеве. Подбоченившись, шагом, провожая взглядом каждую из встреченных на пути по-киевски чистеньких и по-киевски привлекательных молодых горожанок, доехал до Янчина монастыря.
Хотя и слышно было, что в монастырской Андреевской церкви нет службы, Хотен на всякий случай заглянул сначала туда. Несмеяна бывала тут по несколько раз на дню, и ему захотелось подышать одним с нею воздухом. Храм был каменный, холодный, пахло здесь больше весенней сыростью, чем церковными благовониями. Он перекрестился в сторону алтаря, черной громадой высившегося сразу за столпом мутного света, падающего из цветного стекла окошек под главным куполом, и подумал, что грех молиться сейчас святому Андрею Первозванному, чтобы удалось им задуманное… Нет, это было бы чересчур. Осторожно подобрался он к двери, ведущей внутрь ограды монастырской, вздохнул, попятился, вышел на паперть и постучал в монастырские ворота.