«Бессонные ночи и дни на свободе…» — это слова из одной французской песни, которую я слышал несколько лет назад. Я написал эти слова на ящике, куда убираю свои инструменты; мастер хотел, чтобы я их стер, но я пригрозил набить ему морду, если он их сотрет. Пусть делает, что хочет, но оставит в покое эту надпись. К сожалению, ящик все время двигали, и в конце концов он оказался повернутым к стене той стороной, на которой были написаны эти слова, и никто больше не мог их прочитать. «Бессонные ночи и дни на свободе…» Ночи, проведенные в кутежах, за стаканом вина, в прогулках по полям, и потом — дни на свободе, когда можно делать все, что захочешь, скажем, всласть отоспаться в залитой солнцем комнате, в то время как за окном кудахчут куры, бродят овцы, а девчонки сидят по домам, наводят марафет к вечеру. Бывают ночи, когда просто грешно спать, но мы как ослы тащимся в постель, чтобы утром свеженькими предстать перед хозяином.
Когда я злюсь, один парень, очень уж ревностный католик, старается успокоить меня, приучить к терпению: Томмазо, земная жизнь скоротечна, не поддавайся злобе. А я ему: черт побери, именно потому, что она скоротечна, мы должны прожить ее самым лучшим и справедливым образом!
Здесь гроши — там сдельщина, тут производительность — там выработка, доносчики и мастера повсюду. Однако все, что нас окружает, — наше, все куплено за наши деньги, и завод тоже построен на деньги, которые государство крадет из наших карманов, оставляя нам лишь прожиточный минимум.
Сколько прирожденных наушников и проверяльщиков на этом заводе! Мастера (их трое или четверо) и помощники мастера, начальник цеха и помощник начальника цеха, главный инженер и директор да еще вахтеры. Есть тут и здоровые, ростом с теленка, собаки, но они, к счастью, привязаны. Да, совсем забыл — в нескольких метрах от нашего цеха имеется еще один цех, и там тоже полно доносчиков, лизоблюдов, начальников и прочих тварей. И все следят за нами, все нас проверяют. Даже у стен есть уши.
С балкона поля не окинешь взглядом. Здесь все засажено виноградом, длинные шпалеры столовых сортов, — вот оно, богатство нашего края. Адельфию никакие перемены не тронули — ни жилищное строительство, ни связанная с ним спекуляция, — но я думаю, это ненадолго. Южные поселки, по крайней мере в старой их части, на редкость красивы. Здесь остались только женщины, дети и старики, но именно на них и держатся старые кварталы, узкие, извилистые улочки с высокими каменными заборами, с дворами, где выставлены кастрюли, метлы, бродят кошки и где на белых каменных стенках сушатся помидоры. Только иногда, словно по волшебству, встретишь здесь блондиночку или заметишь фигуру механика, одетого в спецовку, измазанную маслом и ржавчиной. А на пороге дома и над дверью — замшелые камни.